Узлы

- Да уж разберись, будь добр, - старик нахмурил густые брови, - не забывай, Андрюшка, не из господ ты, из рабочих в начальники вышел. А у рабочего человека во всех краях вроде бы родня есть. Отец его, друг мой, в Баку был, за рабочее дело стоял. Так что не чужой Васиф нам.

Через несколько дней, когда Васиф уже работал геологом, старик Марков пригласил его поселиться у них в доме.

- Я человек прямой, финтить не люблю. Общежитие - это, конечно, хорошее дело. Но между общежитием и семейным домом пока что разница большая.

- Но ведь я стесню вас! Неудобно...

- Ничего. Если стеснять начнешь, выгоню.

- Ну, хоть скажите, сколько платить вам?

Василий Матвеевич прищурился:

- Сколько платить, говоришь? А сколько бы ты с меня брал, если бы я в Баку у тебя поселился? Васиф смущенно опустил голову.

- Вот то-то и оно! - Старик хлопнул его по плечу. С этого дня в доме Марковых стало одним человеком больше.

Василий Матвеевич, несмотря на свои семьдесят лет, сохранил все зубы, и в густых рыжих волосах его только кое-где поблескивала седина. Ходил он легко, не по-стариковски, и ни минуты не мог оставаться без дела, У себя во дворе он построил парники и в лютые сибирские морозы выращивал там огурцы, помидоры.

Он чем-то напоминал Васифу отца: такой же беспокойный, увлекающийся, прямой до резкости. Так же, как у отца, вспыхивал суровый взгляд старика, стоило ему заговорить о чем-то своем, важном. Несмотря на большое различие в возрасте, Васиф чувствовал себя с ним непринужденно, свободно. Жена Василия Матвеевича умерла лет пять назад. Васиф спал со стариком в одной комнате.

Андрей Марков приходил домой поздно, усталый, хмурый. Ему было не до разговоров. Частенько его вызывали и ночью на разведывательные скважины. Зато сынишка его, Сережа, очень привязался к дяде Васе, как он называл Васифа. Мать каждый вечер с трудом уводила его спать. Да и то лишь после того, как Васиф давал честное слово, что завтра будет еще рассказывать про далекую-далекую страну на берегу синего Каспийского моря, про город Баку, где нефтяных вышек столько, сколько лиственниц в тайге.

Однажды Васиф обещал Сереже, что ко дню его рождения, двенадцатого ноября, обязательно пошлет ему из Баку подарок. Только с условием, что Сережа никому не скажет. Пусть это будет их тайной.

Васифу нравилось у Марковых. Нравилось смотреть, как в морозный безветренный день медленно падают крупные хлопья снега. Замерзшая Лена, бесконечная тайга за ней - все это дышало покоем и силой. Васиф часто ходил в лес вместе с Василием Матвеевичем. Нужно было нарубить дров, потом на санях перетащить их к дому, потом еще пилить и колоть на мелкие поленья. Нелегкая работа! Но как приятно было смотреть на ровный штабель дров, золотистых, пахнущих смолой, лесом.

В длинные зимние ночи, когда за окном выла вьюга, Васиф и старик Марков любили коротать вечера под неторопливый мужской разговор.

- Ты послушай, послушай меня, - Василий Матвеевич начинал издалека. - Я вижу, приглянулись тебе наши края, понимаешь ты красоту сибирскую. Значит, сердце у тебя для здешних мест подходящее. А новую жизнь надо на новом месте начинать. Чистый ты перед людьми и перед богом. Ну чего тебе в Баку ехать? Сам же говорил, отца-матери нет уже. Может, баба у тебя там или девка, по которой сердце болит?

Васиф качал головой:

- Нет... Люди подумают: "Если не вернулся - значит, в самом деле виноват". Нехорошо.

- Умный так не подумает, а дураку мало ли что может в голову взбрести, да тебе какое дело?

"Прав был старик! - Васиф скрипнул зубами. - Ох, прав. Настоящие люди там, в Сибири, а здесь такие, как Махмудов и Амирзаде. А может, вернуться в Марково? Нельзя. Скажут - сбежал. Нет, я останусь здесь и добьюсь своего..."

Васиф вышел в коридор, поплескался под рукомойником, потом долго ворочался на диване, пытаясь уснуть, но сон не шел. Давила духота, раздражало жужжание мух и пьяные голоса за стеной. Кто-то, явно подражая Рашиду Бейбутову, запел вдруг про глаза, что похожи на звезды.

А глаза Пакизы на звезды не похожи. Глаза Пакизы как черные солнца. Темные, теплые, все понимающие глаза. Вот кто ему нужен сейчас - Пакиза. Сидела бы, рядом, а он бы выкладывал, что на душе... Пусть бы она молчала, пусть только слушала. А что, если написать? Может быть, ей покажется это странным, навязчивым... Все равно. Она поймет.

Выкатилась из-за деревьев, запуталась в ветвях жаркая, как только что вынутый из тендира чурек, луна. Неутомимо трещали цикады. За стеной давно храпели, угомонившиеся соседи. А он все строчил, щуря глаза под засиженной мухами лампочкой.