Узлы

"... Пусть не покажется странным. Может, и вовсе не встретимся больше. Но что-то осталось после тех трех быстро пробежавших в дороге дней, когда рассказывал Вам свою невеселую историю. Вы просто слушали. Доброе Ваше молчание как-то согрело меня. А потом Вы заговорили очень простыми словами. Иногда сердились, спорили... Не со мной, а с обидой моей на людей. Я поверил. Поверил, что будет в жизни что-то такое большое, чего еще не было. И вот сейчас мне снова, как хромому костыль, нужны Ваши слова, голос. Просто уверенность, что Вы где-то рядом и я еще увижу Вас. Не смейтесь, пожалуйста. Не в веселый час сел я за это письмо. Похвалиться пока нечем, - с работой не получается. Как только устроюсь, напишу Вам свой адрес. И буду ждать ответа, очень ждать..."

Запечатав конверт, Васиф оделся. Хотелось сейчас же, сию минуту отправить письмо. Он вышел, заторопился к почтовому ящику. Завтра утром оно уйдет в город. Только завтра.

Он посмотрел на часы. Десять уже. А возвращаться в гостиницу не хотелось. Почему бы сейчас, именно сейчас не разыскать старых друзей? Правда, не так хотелось ему прийти к товарищам, не так. Хорошо бы прийти без тяжкой ноши на плечах, без сомнений, не тащить за собой тень неудач. Начнут сочувствовать, ворошить старое, чего доброго, возьмутся устраивать его дела... Нет, прав Балахан. Нелегкий у него характер, вот уже и друзей примеривает, как праздничное платье. А разве заслуживают Бахши и Акоп такого недоверия?

Надо пойти. Надо. Но куда?

Он вернулся в гостиницу. Достал из чемодана припасенные плитки шоколада, разыскал старика дежурного.

- Отец, просьба к тебе. Есть у меня здесь где-то друг, Акоп Багдасаров. Давно не виделись мы. Может, случайно знаешь, где живет?

Старик сдвинул с бровей каракулевую папаху, прищурился.

- Багдасаров, говоришь? Чем занимается?

- Инженер он.

- Инженер, говоришь? - Бусины четок быстрей задвигались в пергаментных пальцах. - Знаю. Раньше он жил здесь, рядом. Теперь у него хорошая квартира. Один балкон...

- Где, отец, где?

- ...Один балкон на солнце смотрит, на другом всегда прохладно. Телефон дома есть у него. Иди к промтоварному магазину. Прямо напротив. Там покажут.

- Спасибо, отец. Задержусь, наверное, у них. Ничего? Можно это?

Старик открыл рот, удивленно поморгал глазами.

Только на улице Васиф понял, каким нелепым показался дежурному его вопрос. Кому объяснить, что только время вытравит привычку к определенному режиму.

Вот и промтоварный магазин. Спрашивать не пришлось. Он уверенно шел на голос Акопа, услышанный через распахнутое окно.

- Гостя позднего примете? - крикнул Васиф с порога.

- Входите! - вежливо отозвался Акоп.

- Не узнал?

- Да... Кажется, где-то видел.

- Наверное, у бэбэ.

Этого слова оказалось достаточно.

- Мама! Мама! Скорей! Посмотри, кто пришел!

Он сделал несколько шагов навстречу и остановился, не сводя глаз с сияющего лица Васифа. Вразвалочку засеменила из кухни старушка.

- Тетя Сирануш! - не выдержал Васиф, схватил легкую, морщинистую руку, подошел к Акопу. Не было обычных объятий, поцелуев, и даже тетушка Сирануш не успела всплакнуть - так неожиданна была эта встреча.

- Девять лет, - изумленно, словно все еще не веря своим глазам, произнес Акоп.

- Выглядишь ты молодцом, - Васиф хлопнул друга по могучим плечам.

- Да и ты...

- Большие университеты прошел, Акоп. Почти как Максим Горький.

"Поредели когда-то густые жесткие вихры Васифа, едва прикрывают просвечивающую лысину. Костистый какой-то стал, широкий в плечах. И скулы под глазами резче обозначились. И эта желтизна в лице. Да... Нелегкие, видать, были дороги".

"Как старят Акопа морщины на лбу. У него виски словно пеплом присыпало. Когда виделись в последний раз, крепкий был. Обмяк, отяжелел немного Акоп".

Они жадно вглядывались друг в друга, выверяя прожитое, мысленно, с горечью отмечая следы беспощадного времени.

- Да что вы стоите? Как невеста с женихом на смотринах! Садись, садись, Васиф-джан, - засуетилась Сирануш, убирая со стола стаканы с остывшим чаем. - Я сейчас, сейчас...

- Я не вижу Бахши-киши, - осторожно заметил Васиф. Кто знает, столько лет прошло, а Бахши и тогда был некрепок. Сколько ему сейчас, шестьдесят пять... семьдесят?

- Вот и отец. - Акоп заспешил к двери, подставил руку поджарому, костлявому старику. Над его сухим, темным лицом смешно топорщились пучочки белоснежных волос. И только брови, густые, черные, делали его похожим на того молодцеватого, с лихо закрученными усами Бахши-киши, что смотрел с портрета.

Васиф молча обнял старика, и тот вдруг обрадовано и как-то по-детски всхлипнул.

- Дорогой мой... Иланвурмаз... Пришел! Эх, какую совесть надо иметь, чтобы обидеть сына Быглы-ага!

Он посмотрел на Акопа с упреком, словно и тот был виноват в том несправедливом, что случилось с Васифом.