Узлы

Наджиба случайно услышала этот разговор из кухни. Пока опомнилась, подбежала к телефону, Сейяра успела положить трубку.

- Как ты могла? Сестра же! Родная сестра! Хоть красивая ты, но вредная. Своим горьким языком отталкиваешь парней и от себя...

Как в гнилой омут, заглянула в душу дочери, увидела злобу, зависть, жестокость. И ужаснулась - как могла такая вырасти под ее сердцем? Откуда?

От Пакизы, не сговариваясь, скрыли все - и историю с письмами, и последний звонок. Впрочем, позднее Наджиба пожалела об этом. Пакизу обожгло тогда первое разочарование, она замкнулась, стала сторониться подруг и товарищей. И мать долго мучило чувство вины, мысль о том, что она помешала счастью дочери.

Стыдно признаться, но всегда она боялась, чтоб не остались обойденными счастьем ее девочки. Чтоб ни одной не коснулся холод одиночества.

"Старая дева" - так называли старшую сестру Наджибы. А ведь она тоже была красива. Сваты упорно обивали порог их дома. Но мать только презрительно усмехалась: "Он недостоин моей дочери". Ждала богатства, равного которому не было бы ни у кого... Прошли годы. Сваты забыли дорогу в их дом. Говорят, когда сестра Наджибы умирала, некому было стакан воды подать несчастной. Такое и врагу своему страшно пожелать.

Неужели ее меньшую, ее умницу Пакизу, ждет одиночество? Почему отвернулся от нее этот человек? Разве не собственной рукой написал он в письме столько ласковых, сердечных слов? Кто сглазил радость девочки?

Утром почтальон вместе с газетами вручил им поздравительную открытку. "От всего сердца поздравляю с праздником Октября. Твой Рамзи".

Пакиза бросила открытку на письменный стол, уткнулась в книжку.

- Из Москвы. От товарища по институту, Рамзи. Да, тот самый.

Наджиба встряхнула руки от мучной пыли, вытерла передником вспотевший лоб.

- Я должна поговорить с ним...

- С Рамзи? - Пакиза закрыла книгу.

- Какой еще Рамзи. С Васифом! Хоть с праздником поздравлю.

- Мама! Нельзя. Это унизительно. Я прошу тебя, не вздумай на самом деле.

- Я должна исправить ошибку.

- Какую ошибку, о чем ты?

Наджиба хрустнула пальцами, солнечный зайчик заплясал на истончившемся обручальном кольце, она покрутила его задумчиво - кольцо уже давно не снималось.

- Ты ни в чем не виновата, мама.

- Ах, ты ничего не знаешь.

Она ушла в кухню и еще долго ворчала там у плиты, гремела посудой, звякала вилкой, взбивая желтки с сахаром.

Сколько раз хотелось Васифу прогуляться по приморскому бульвару. Просто так, никуда не спеша, ни о чем не тревожась. Заложив руки в карман, слиться с потоком медленно фланирующих, разморенных духотой людей.

Но все как-то не удавалось. Если и бывал в городе, то чаще по самым неотложным делам. А сегодня он отмахнулся от всего. Надоело. И совещание в "Азнефти" кончилось рано.

Оторвался от товарищей, свернул к морю. Как много здесь изменилось... Ивы подросли, раскинули гибкие ветки. А море мельчает, уходит, обнажая коричневые от нефти скользкие камни: там, где была старая купальня с солярием, выстроен новый причал. А вот эти дома на набережной он и не заметил в день приезда. Здесь когда-то было красивое многоэтажное здание один из домов миллионера Мусы Нагиева. Проспект так застроили, что не сразу увидишь Девичью башню. Ее бы открыть, дать простор величавому и строгому взлету стен. А это... Что за странное сооружение? Крыша есть, стен нет. По-новому строят, глаз не привык.

Васиф подошел к самой воде. Парень, обнимающий девушку, спрятал ее лицо на своем плече, кашлянул. Васиф заторопился дальше. Ох уж эти влюбленные. Ничего не видят, кроме друг друга. Вон как косятся прохожие, а они будто во всем мире одни.

Волна мягко лизнула носки его ботинок и с ворчаньем улеглась меж камней. Он стоял и думал о неизменности этого сверкающего под солнцем движения. Рождаются и уходят поколения, меняется лик земли, обагренной кровью и пожарами войн, отступают пески пустынь, растут города. А море все так же величаво, непокоренно пенится у берегов, качает, дробит отраженье бегущих облаков. Странно... Море может вдохнуть в человека тревогу - позовут вдруг дали необъятные, затоскуешь, потянешься к неизведанным дорогам. А случается, неумолчная песня моря войдет в сердце удивительной тишиной, покоем, уведет далеко в детство тропами памяти... Васиф мысленно увидел себя мальчуганом. Сыплется, льется золотыми струями горячий песок с ладошек, хрустит на зубах, липнет к потным плечам. Но еще немного, и колодец готов. На дне его белыми паучками влажно блестят ракушки. Рядом крепость с тайными туннелями, башнями. Хорош-шш-оо... Хорош-шш-оо, - вздыхает море. Трудится мальчонка, изредка оглядываясь на мать. Подоткнув повыше подол юбки, она моет ковры у скал, помахивает веничком, и ветер вот-вот оторвет от земли смуглые обнаженные ноги.

Потом они вместе тащат домой палас, и Васиф, совсем как мужчина, подставляет худое, вздернутое плечо под мокрый тяжелый край скатанного ковра.