Узлы

- Сейчас это кажется невероятным. Попробуй, скажи кому-нибудь, что Васиф Гасанзаде любит петь. Кто поверит? А ведь пел. На фронте пел. Знаешь, как нужна была песня там... Война ожесточала... Часто и сам не знаешь, доживешь ли до утра или уже подстерегает тебя загнанная в ствол пуля. В сердце боль и ненависть. И вдруг где-то в окопе или в землянке запоет солдат, чтоб тоску разогнать. Сердца отходят, теплеют люди. Смотришь, подтягивают, кто как может. И мне помогали песни. В концлагере иногда от голода, от усталости, чувствуешь, уходят силы, - конец. Вспомнишь песню, самую веселую, самую боевую, под которую на первомайских демонстрациях шагал. И песня по капле отдает тебе волю к жизни, веру в то, что еще можешь бороться. Можешь! Я их собирал, эти песни, как драгоценные зерна. Записывал и берег песни, что родились на войне, И те, которым научили меня партизаны. Когда-нибудь я куплю магнитофон и запишу все, которые помню, люблю. Которым, как верным друзьям, благодарен.

Он вдруг запел негромко, низким, чуть хрипловатым голосом: "Смотрю на твою половину сада, и сердце мое завидует лучу луны, что касается твоего лица..."

Так же внезапно, как начал, оборвал Васиф песню, обнял Пакизу, склонился к губам. Она испугалась, уперлась руками в грудь, крепко сжала губы. Васиф тотчас отпустил ее, заговорил с подчеркнутой строгостью лектора:

- Имейте в виду, уважаемый кандидат наук, под этим озером и вокруг него богатейшие залежи нефти. Антиклинальная полоса, проходящая через Кюровдаг, поворачивает у озера Аджикабул к северу и тянется к Мишовдагу.

Васиф говорил с нарочитой сухостью, как скучающий экскурсовод. Но за голосом, словами угадывалось волнение - он то и дело облизывал сухие, дергающиеся губы.

Пакиза слушала, лукаво улыбаясь, потом хлестнула его по спине камышинкой и побежала к дороге. Васиф догнал ее, схватил за руку.

- Я забыл тебе сказать... Ты однажды влепила мне такую пощечину.

- Я?! Что ты сочиняешь?!

- Вот, чтоб мне с места не сойти! Во сне, правда.

- За что?

- За то, что приревновал без причины.

- А, это другое дело. Правильно сделала!

Васиф схватился за щеку, поморщился.

- Это у тебя так здорово вышло, что до сих пор щека болит.

- Зато будешь знать теперь, что к чему. Урок на будущее.

Она сказала это нарочито назидательно, как учительница, отчитывающая мальчишку. И Васиф увял. Несколько минут он шел молча, что-то тихонько насвистывая. Выбираясь на дорогу, Пакиза споткнулась, он даже руки ей не протянул. Мимо на большой скорости промчалась машина. Яркий луч на мгновение осветил стиснутый упрямый рот, прищуренные глаза Васифа. И снова по лунной дороге поплыли две тени. Пакиза едва поспевала за размашисто шагавшим Васифом. Она замедлила шаги и наконец совсем остановилась. Погруженный в свои мысли, Васиф, казалось, вообще забыл о ее существовании. Вот оглянулся. Пакиза юркнула в тень куста,

- Пакиза!

Она не ответила.

- Пакиза!

Все ближе бегущий шаг.

- Пакиза! Па-ки-за-а-а!

"А-а-а! А-а-а!" - передразнила дорога. Когда он почти поравнялся с кустом, Пакиза выскочила из тьмы, рассмеялась.

- Пакиза... Что ты придумала! В прятки играешь?

- Хотела посмотреть, заметишь ли мое отсутствие? Или ничего, кроме собственной тени... Эх ты, молчун. Вот возьму и умою тебя лунным светом.

Она провела рукой по влажному его лбу. Он схватил ее за плечи, сжал до боли.

- Пакиза! Не могу больше. Объясни, о каком уроке на будущее сказала. Хочу, хочу знать, "что к чему...". Не могу больше. Хватит с меня узлов!

Ладони его все больше сжимают ее плечи. Он повернул ее лицом к луне и увидел мерцающие глаза, вздрагивающие от тихого смеха тонкие ноздри.

- А ты сделай, как Александр Македонский. Гордиев узел помнишь? Никто не мог распутать. Тогда Александр выхватил саблю и разрубил надвое. Жжи-и-ик! И....

Она не договорила. Губы Васифа нашли ее смеющийся рот, выпили недосказанные, ненужные слова. И вот теперь - змея... Больница.

- Куда вы? Без халата! Нельзя. Вернитесь, - кричала ей вслед пожилая медсестра. Пакиза металась по коридору, пока не увидела дверь с табличкой "Главврач".

Навстречу ей поднялся огромного роста человек. Белоснежный, накрахмаленный халат туго обтягивал могучий торс атлета. Из-под шапочки выбивались совершенно седые колечки волос. И весь он был какой-то мохнатый, с кустистыми широкими бровями, курчавыми бакенбардами, короткой каракулевой бородкой.

- Гасанзаде? Лучше. Гораздо лучше. Вы успокойтесь. Только не сейчас. Подождите в приемной! И обязательно халат...

Пакиза благодарно кивнула и поплелась в приемную... Первой, кого она здесь увидела, была Сима. Что-то нехорошее шевельнулось в душе. Сима стояла спиной к ней у окна, по девчоночьи стройная, гибкая, как ящерица, в узком зеленом платье. Как не похожа была она сейчас на ту неуклюжую, в сапогах и комбинезоне Симу, в платке, надвинутом на самые брови. Такой она привыкла видеть ее на промысле.

Тогда еще запомнились продолговатые глаза, насмешливый, изогнутый в уголках рот.