Узнай меня

– Совершенно точно. Он купил там себе квартиру в новостройке. И живет преспокойно. И даже на работу ходит. Удалось вычислить по страховому свидетельству, зарегистрированному на имя Серегина.

– Так, может, наш так называемый брат мало того что пользуется сим-картой на имя Серегина, но и звонит из его квартиры в его отсутствие?

– Мы тоже так подумали.

– Так установите наблюдение за квартирой! – с раздражением крикнул Кадашов.

И неожиданно заулыбался. Петля вокруг его врагов затянулась только что еще туже.

– Уже, Павел Сергеевич. Уж простите за проявленную инициативу, но наблюдение за квартирой уже установлено.

– Я же просил никого из моих людей не посвящать.

– Это люди со стороны. Они не посвящены в детали операции, Павел Сергеевич.

– Хорошо. Жду результатов.

Кадашов отключил телефон и убрал его обратно в карман домашней бархатной кофты.

Вот это уже кое-что. Это уже результат. Устинов все же молодец. Никакой суеты, никакого многословия. Информацию, хоть и по крупицам, но отыскивает. Хотя какие крупицы?! Пропавшую девку нашел! Три года не могли найти, а он нашел. Странно, что Серегин на ее след вышел. Как-то уж слишком быстро. Сразу после Устинова.

Кадашов отошел от окна. Глянул на портрет Ивана. Он на нем широко улыбался. Там ему было пятнадцать. Совсем юный, с открытой, не загаженной душой. На левой щеке два прыщика. Ванька жутко комплексовал из-за этого. Ворчал на отца, что кожей пошел в него, а не в мать. Жаль вот только, хватки и изворотливости отцовской в нем не было. Так бы выжил. Так бы не подставился.

Ну ничего! Скоро все закончится.

– Уже скоро, сынок, – проговорил Кадашов в сторону портрета.

И, заглушив поднимающуюся в душе смертную тоску, вышел из его комнаты.

Второй звонок от человека, заменяющего Устинова на время его командировки, настиг Кадашова точно посреди лестницы. Он шел на первый этаж, чтобы распорядиться насчет ужина. И тут звонок.

– Что? Кто-то появился? – Сердце тяжело забухало, он судорожно сглотнул. – Вы его взяли?

– Нет, Павел Сергеевич, – по голосу было слышно, что говоривший смутился. – Я по другому вопросу звоню.

– А-а-а, ну давай, только быстро. – Кадашов опустился на три ступени.

– Вы просили узнать, кто платил все эти годы за квартиру Игоря Забузова.

– Узнали?

– Да. Узнали.

В отличие от Устинова этот никогда не говорил ему «так точно». Потому что никогда не был ментом, подумал Кадашов.

– И кто же платит? Стриптизерша?

– Нет. Не она. Платежи за коммунальные услуги поступали и поступают со счетов частного летного клуба.

– О как! Каким таким боком частный летный клуб имеет отношение к квартире пропавшего без вести Игоря?

– Сегодня уже поздно, а завтра попытаемся выяснить, – пообещал помощник.

– Не надо, – остановил его Кадашов. – Информацию мне по этому клубу тоже сбрось на почту.

И сощурился, уставившись с лестничного пролета на дверной проем гостиной. Там всегда стоял Игорь Забузов, когда хозяин проходил внутрь. В дверном проеме, головой почти упираясь в притолоку. И никто и никогда не мог пройти мимо него, если на то не было соизволения хозяина. Никто и ничто не оставалось незамеченным.

Верность! Вот чем страдал Игорь Забузов при жизни. Вот чего не разглядел в нем и не оценил по достоинству его хозяин.

– Простите, я не совсем понял, – просочился сквозь тревожные думы в его мозг голос помощника. – Нам туда не надо ехать?

– Не надо. Я сам туда съезжу. Сам. Завтра.

Не надо было откладывать на завтра то, что он мог сделать минувшим вечером. А он отложил и проворочался почти всю ночь без сна. В голову лезли всякие дурные мысли. Он вспоминал, сопоставлял, думал, снова вспоминал. Не выдержал, слез с широкой кровати, которую ему давно уже не с кем было делить. Подошел к балконной двери. Дернул за шторы. Те плавно разъехались. Взявшись за дверную ручку, он повернул ее и вышел на балкон.

Снова шел снег. Все вокруг было совсем белым. Безликим. Деревья, садовые скамейки, веранда – все превратилось в горбатые сугробы. И никакой жизни не угадывалось под только что выпавшим снегом. Как под саваном.

Он точно угадал, когда надо вернуться в спальню. Когда ход его мыслей принял опасный поворот, после которого спасти его могла только горсть таблеток. Или он проскрипит зубами до утра от ненависти. Или станет сжимать и разжимать пальцы, борясь с желанием вцепиться ими в горло виновным.

Он должен сохранять хладнокровие. Хотя бы пока.

Кадашов включил большую настольную лампу на краю огромного, как остров, письменного стола. Сел в кожаное кресло и выдвинул средний ящик. Там хранилась папка с материалами по делу нападения на его людей и сына. Но не та папка, которую пополнял ненужными бумагами уволенный им Гончаров Станислав Иванович. Там все было бесполезным. Почти все. А та, которую начал Устинов.

Она не была такой внушительной по объему. Тонкая. Листов тридцать-сорок, не больше. Но там все было по делу. Кадашов открыл ее и принялся листать. Остановился на том месте, где был вшит подробный отчет об Игоре Забузове. Которого он, к слову, тоже уволил. Необдуманный, один из самых необдуманных его поступков.