Каким образом это произошло? На этот вопрос есть по крайней мере два ответа. Первый дает Синева: «В опале Алексей Викторович провел около года. За этот год президент Академии наук академик Комаров запросил правительство, как быть с проектированием здания президиума АН СССР - ведь Алексей Викторович на международном конкурсе был удостоен первой премии за проект этого здания. Ответ на запрос президента Академии наук был в положительном для Алексея Викторовича смысле, хотя и в несколько странной редакции. Смысл был таков, что Щусев был наказан как человек, но его высокого мастерства никто не отрицал, поэтому ему следует заказать проект здания президиума АН СССР и создать условия для скорейшего начала проектирования». Еще одна возможная причина возвращения Щусева к работе изложена в воспоминаниях другого щусевского сотрудника, выступившего его соавтором по дому Наркомзема, - Дмитрия Дмитриевича Булгакова. Последний утверждал, что Щусев, узнав об аресте Михаила Нестерова, добился приема у самого замнаркома госбезопасности Лаврентия Берии. Тут и выяснилось, что Берия хорошо знаком с творчеством Щусева. Мало того что Щусеву удалось отбить своего друга Михаила Нестерова от НКВД, он еще и получил от Берии предложение строить в Тбилиси Институт Маркса - Энгельса - Ленина. Скорее всего, Булгаков перепутал - за арестованного Нестерова Щусев заступался в 1924 году, а в 1938 году он ходил просить за зятя художника - Виктора Николаевича Шретера. Нестеров тогда не был арестован.
Эта интереснейшая версия подтверждается рассказом сына Берии, Серго: «Он (Берия. -
Действительно, Берия три года отучился в Бакинском техническом училище, где впервые и узнал о Казанском вокзале и его архитекторе Щусеве, по произведениям которого будущий всесильный нарком постигал архитектуру. Так что версия о Берии, вступившемся за Щусева, вполне правдоподобна. Алексей Викторович рассказывал, как проходила его официальная реабилитация: «Однажды вечером в здании Академии архитектуры собрались несколько человек: президент В.А. Веснин, вице-президент К.С. Алабян, архитекторы Савельев и Стапран. Председательствовавший В.А. Веснин произнес краткую вступительную речь и предоставил слово одному из двух обвинителей. Не знаю, кто из них говорил, но выступление было довольно длинным и по своему содержанию мало отличалось от писем, помещенных за год до этого в “Правде”. Тон был запальчивый, но, когда произносилось “Щусев”, В.А. Веснин звонил в колокольчик и поправлял: “Прошу Вас говорить “академик Щусев или Алексей Викторович”. После окончания этой запальчивой речи В.А. Веснин достал из ящика стола фотографию и, не выпуская ее из рук, показал сидевшим в некотором отдалении Савельеву и Стапрану и тут же спросил: “Скажите, пожалуйста, что это за здание?” Оба ответили, что это их первоначальный проект гостиницы “Москва”. “Стыдно вам, молодые люди!” - воскликнул Веснин и перебросил им фотографию. Это оказался фасад гостиницы для какого-то южного города (кажется, Ялты), выполненный Алексеем Викторовичем задолго до начала работ по проектированию гостиницы “Москва”.
В “Архитектурной газете” на третьей странице была помещена маленькая заметка о том, что такого-то числа такого-то года специально выделенная комиссия рассмотрела претензии Савельева и Стапрана к академику Щусеву и нашла их несостоятельными».
Та самая фотография, что была показана Весниным незадачливым авторам «Москвы», изображала не гостиницу в Ялте, а санаторий в Мацесте, спроектированный Щусевым по конкурсу еще в 1927 году. Вот и получается, что еще неизвестно, кто у кого что украл. А размеры газетной заметки были слишком малы, чтобы компенсировать Щусеву понесенный моральный ущерб и потраченные нервы.
Охотный ряд и не узнать... Начало 1940-х годов