У Феликса Юсупова был повод предпочитать старую столицу: «Москву я любил больше Петербурга. Москвичей почти не тронуло чужеземное влиянье, и остались они настоящими русаками. Москва была истинной столицей Святой Руси. Древние дворянские роды в своих роскошных городских и деревенских усадьбах жили по старинке. Они почитали обычай и сторонились петербуржцев, называя их чужеземцами. Богатое купечество, все от сохи, составляло в Москве особый класс. В купеческих домах, больших и красивых, имелись произведения искусства, порой ценнейшие. Купцы ходили в косоворотках, плисовых[7]
штанах и сапогах бутылками^ купчихи одевалисьулучших парижских портных, носили брильянты и элегантностью могли поспорить с петербургскими гранд-дамами. В Москве все дома были открыты. Гостя тотчас вели в столовую к столу с закусками и водками. Хочешь не хочешь – изволь угощаться. У всех богатых семей было именье под Москвой. Жили там по-старинному хлебосольно. Гость приезжал на день и мог остаться навек, и потомков оставить на житье, до седьмого колена. Москва была как двуликий Янус. Один лик – церкви яркие, златоглавые, море свечей в храмах у икон, толстые стены монастырские, толпы молельцев. Другое лицо – шумный, веселый город, место утех и нег, вертеп; на улицах пестрая толпа, едут тройки, звенят колокольчики, мчатся лихачи, дорогие извозчики с пышной упряжью, молодые, богато одетые, порой сводники и товарищи своим седокам. Эта смесь благочестия и распутства – чисто московская. Москвичи грешили так грешили, а молились так молились. Москва была не только торгово-промышленной: умов и талантов ей тоже не занимать».Но в то же время при такой любви к Москве Юсупов признавался, что дома своего в Большом Харитоньевском он не выносил. Родители рассказали ему, что как-то обновляли старинные палаты и обнаружили тот самый подземный ход Ивана Грозного – длинный коридор со скелетами, прикованными цепями к стенам: «Дом этот был в старомосковском вкусе крашен ярко-желтой краской. Спереди – парадный двор, сзади – сад. Залы сводчатые, с картинами на стенах. В самой большой зале коллекция золотых и серебряных вещей и портреты царей в резных рамах. Остальное – горницы, темные переходы, лесенки, ведущие в подземелье. Толстые ковры заглушали шаг, и тишина прибавляла дому таинственности. Все тут напоминало о царе-изверге. На третьем этаже, на месте часовни, были раньше зарешеченные ниши со скелетами. В детстве я думал, что души замученных живут где-то здесь, и вечно боялся встретиться с привидением. Мы не любили этого дома. Слишком живо было в нем кровавое прошлое. Подолгу мы в Москве никогда не жили».
У Феликса был свой взгляд на использование фамильной недвижимости Юсуповых. Архангельское он надеялся превратить в художественно-культурный центр, во дворце устроить музей и проводить там выставки. В окрестностях усадьбы князь-меценат задумал создать городок для художников, музыкантов, артистов и писателей, выстроить академию искусств, консерваторию, театр. Московский и петербургский дома он хотел отдать под больницы, клиники и приюты для стариков, усадьбы в Крыму и на Кавказе – под санатории. Ну а для себя оставить немного, несколько комнат в каждом доме для проживания – и все. Землю же он предполагал отдать крестьянам, заводы и фабрики акционировать, а жить на проценты с банковского капитала. Получался просто-та-ки идеальный мир. Матушке прожекты единственного сына-наследника могли явиться лишь в страшном сне. Феликс полагал, что не склонен к семейной жизни, которая лишь помешает ему в осуществлении честолюбивых планов (пустить все по миру!). Жена, дети, званые обеды с ужинами – вся это усредненно-обывательская обстановка не для него, ибо бессмысленна и безвкусна. Его цель – поддержать высокое искусство и открыть его плоды наибольшему числу ценителей.