добротой, которых я никогда не забуду: она окружила меня заботами, вниманием, любовью и состраданием. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, которые были тогда в Москве, и несколько талантливых певиц. Прекрасное итальянское пение привело меня в восхищение, а мысль, что я слышу его в последний раз, делала его для меня еще прекраснее. Дорогой я простудилась и совершенно потеряла голос, а они пели как раз те вещи, которые я изучила лучше всего, и я мучилась от невозможности принять участие в пении. Я говорила им: “Еще, еще! Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!” Пушкин, наш великий поэт, тоже был здесь... Во время добровольного изгнания нас, жен сосланных в Сибирь, он был полон самого искреннего восхищения: он хотел передать мне свое “Послание к узникам” (“Во глубине сибирских руд”) для вручения им, но я уехала в ту же ночь, и он передал его Александрине Муравьевой. Пушкин говорил мне: “Я хочу написать сочинение о Пугачеве. Я отправлюсь на места, перееду через Урал, проеду дальше и приду просить у вас убежища в Нер-ч и неких рудниках”».
Другой поэт, Николай Некрасов, в своей поэме «Русские женщины» от лица Марии Волконской сочинил следующий рассказ:
Салон Северной Коринны (поэтессы Древней Греции) прекратил свое существование в 1829 году с отъездом Волконской в Италию. В 1830-х годах княгиня с мужем Никитой Волконским жили в одном из самых известных уголков Рима - палаццо Поли, перед фасадом которого расположен знаменитый фонтан Треви с богом Океаном, созданный по эскизам Бернини (каждый день желающие вернуться в Рим туристы оставляют в фонтане в среднем до тысячи евро мелочью!). Княгиня, мечтающая о встрече российской и европейской культур, выбрала для себя не самое плохое место жительства. И как бы ни был хорош особняк на Тверской, с палаццо Поли он все же не выдерживает конкуренции. В Россию она наезжала еще несколько раз, но уже католичкой. Говорят, в 1840 году, приехав, она вдруг вновь захотела вернуться в православие.
Что же касается ее мужа, то в тени своей блистательной супруги он как-то малоприметен - а жаль. Иногда о нем и вовсе забывают написать. Мы восполним этот пробел. Никита Григорьевич Волконский (1781-1844) - храбрый русский офицер, обладатель орденов Св. Анны I степени с короной, Св. Владимира II степени, а также золотой шпаги с алмазами. Воевал он и с турками, и с французами. В 1807 году, за четыре года до брака с княгиней Зинаидой, он был произведен в полковники и назначен флигель-адъютантом к Александру I. Вскоре царь решил отрядить его с письмом к «брату своему» Наполеону I, который принял посланца и ласково говорил с ним. Известно, что французский император в той беседе высоко отозвался о русских солдатах: «Им скажи только - иди, и идут, а нашим еще надо толковать, куда их ведут», а также подарил Волконскому перстень с бриллиантом. Во время Отечественной войны Волконский был ранен, после излечения вновь в строю, участник заграничных походов
русской армии, сражается под Люценом, Бауденом и Дрезденом. В 1813 году произведен в генерал-майоры с зачислением в свиту императора, которого сопровождал в 1815 году на Венский конгресс. Семья ездила с ним: супруга услаждала слух монархов - победителей Наполеона, с нею был и маленький сынок Саша, постреленок четырех лет. Никита Григорьевич был не из тех Волконских, что составили заговор 1825 года (мы имеем в виду его брата). Вот ведь как - в одной семье столь разные люди! После отставки он, как и жена, принял католическую веру и уехал в Рим.
В старости Волконская ударилась в мистику и благотворительность. «Прелаты и монахи окончательно разорили ее... Ее дом, все ее имущество, даже склеп, где лежало тело ее мужа, проданы за долги», - писал современник. Похоронены Волконские в церкви Св. Викентия и Анастасии, что напротив знаменитого фонтана. А потомки Белосельских-Белозерских жили в московском особняке примерно до середины XIX века.