Узнай себя

А. И. С. написал с неуклюжей важностью о Пушкине, так составляют докладные записки для начальства, чтобы сформировать, затвердить у начальства положительное мнение. Кто его начальство? Россия, перед которой у него дух службы, еще какой, как пред грозным царем и перед Сталиным вместе, с недоспанными ночами, без полмысли, в ожидании, когда приметит: собачья верность и бессменная служба. А тебе совершенно неважно, обустроится та Россия или не обустроится, важно только всякое сейчас вот и здесь твоего заброшенного и совсем никому не нужного бытия выволочь из ничто.

31.10.1988

Ты боишься людей. Они ходят не сами, а в броне и с таранами своих богов. Если бы ты их рисовал, ты изобразил бы каждого с огромной башней на голове. Или в страшных масках. Христос человечный, милостивый тысячекратно подменен решительным, топчущим. Вообще до подлинно человеческого трудно добраться, люди всегда выставляют вперед рога, механизмы всякого рода и ходят в сущности непомерно раздавшись. Почти ни до чего не дотронешься не обжегшись, не нарвавшись на реакцию. Это оттого что люди очень нежные внутри, они первым делом запираются.

31.10.1988

Как хорошо забыться и, то есть, впервые опомниться. Но вот беда: люди начнут делать над оставленным телом что хотят, а делают они страшное. Всё жуткое, орвелловское ведь так наивно и запросто делается людьми в их служебном, медицинском, учрежденческом полусне. Тебя кладут на носилки, поскольку ты сам не оделся, одевают в ничье, серое, и когда ты очнешься, уже не узнаешь своего тела. Забота о быте вытравит память о главном. Впрочем, разве не вытравляет уже сейчас? разве вчера опять ты не опустился на дно, пиля и стругая без смысла в счастливом забытьи? «Нельзя жить без усилия.» «Человек рожден для усилия как птица для полета.».

В тот тихий, еще не выжатый железом и газом и пустотой вечер середины шестидесятых ты спускался по продутому тоской шереметьевскому парку к графскому пруду, под вынимающей душу пустотой неба, и беспомощно ничего не мог, и мог всё: мог, чтобы была та тяга облаков, и развилка тропинки, и пожилой тихий человек навстречу, полный своим как воз сеном, и безлюдность последних метров к озеру, и молодая семья с ребенком там. Тебе собственно тогда от того не было никакой корысти, наоборот, неуютно выветрилась баюкающая рутина тела, хотя конечно она может улетучиться еще больше. Ты ничего не получил, ты никуда не был допущен, ты даже грешным делом подумал что лучше заняться чем-нибудь позитивным. Так скажи, что было? Не что. Если не что, то казалось бы ты не должен уметь об этом говорить и помнить. Говоришь и помнишь. Как плотное присутствие отсутствия. Скажите: как отсутствие может присутствовать? Снова опять то же самое: да, отсутствие не может присутствовать, но вот тогда, когда ты шел тропой вниз по опушке жидкого паркового леса и свернул после развилки направо к пруду в направлении острова…

5.11.1988

Великодержавность появилась раньше русских, Русь собственно искра великодержавности, запавшая в сырые восточные леса. И когда весной, холодая, голодая, деревенская дама вздабривает грядку и кладет в нее считанные семена и в светлой тоске видит вереницу летних дней и свежую зелень той грядки и оживающие личики деток и прямящиеся их ножки и веселую коровку, но приходит мужчина жилистый и смелый от неподъемного каждодневного государственного труда и не то что все в доме, но кажется и семена те из грядки обратно достает для закромов державы, то выстуживается до костей человек и вещей мстительницей становится его душа, далеким и пронзительным слово. А вы спрашиваете, откуда русский язык.

13.11.1988

Молчаливый, никому не нужный, ничего не домогаясь, с изумлением глядя на всё движение, ты тонешь вместе с потоками машин в белых сумерках, ни о чем не думая, дыша странностью часа. Человек–хозяин должен заботиться о земле. Но еще раньше того надо чтобы кто-то берег тайну. Solo el misterio nos hace vivir.

17.11.1988

Г. тебя возмутил. Но Г. не сейчас возник, он давно елозит вкривь и вкось по жирным местам, мало ли что ты только сейчас его в сущности прочел. С доклада его ты с первой фразы ушел. Но дальше больше безысходности. Ничтожный и молчащий в пыльном углу, когда по полю разгуливают эти шакалы. В какую невыносимую заброшенность завел тебя Бог. Как рядом смерть. Как ничтожны силы, как связаны руки, как гнетет отчаяние. — Думай о России, стране сирот и заброшенных. В этом только ее истина и благородство, нищей немой. На дне колодца, оставленности собственно ничего нет кроме правды и ниточки жизни, которая тонка и не обрывается, но всегда может оборваться. Правда в том что софия отдельна, по Гераклиту. Опадают как штукатурка, отсекаются как мясо от костей все нагромождения.

30.11.1988