Узник

По-видимому, моё молчание задело Константина за живое, так как он резко отвесил мне мощную пощечину по левой щеке. Его удар мгновенным эхом отозвался в моей ране над правым виском, полученной мной при аварии, отчего в моей голове словно разорвался снаряд. Колкая боль в черепной коробке заставила моё лицо исказиться в гримасе боли, однако я не издала ни звука.

Сразу после пощечины дверь в часовню открылась, и внутрь зашел какой-то неизвестный мне, неприятный пожилой человек. Он был невысокого роста, с огромным носом-картошкой, засаленными волосами и маленькими, узкими глазками, и на нем была ряса священника. Весь его вид говорил о том, что он явился с доброй попойки и голова у него сейчас болит даже сильнее, чем у меня. За ним в дверь сразу же проскользнули Хайме с Дианой. Обе были одеты в красивые, хотя и изрядно помятые, платья голубого и фиолетового цветов одинакового фасона.

— Поднимайте девушку, — потребовал человек в рясе, после чего Герберг мгновенно вцепился в мой правый локоть и поднял меня с грязного пола, под улыбающийся взгляд Хайме. Открыв толстую черную папку, лже-поп начал читать речь, в суть которой я даже не пыталась вникнуть, пока он не дошел до конечного пункта.

— Так как ничто не препятствует вашему союзу, — он начал завершать свою речь, словно не замечая моего очевидного несогласия, — я спрашиваю жениха: согласен ли ты взять в жены эту девушку, любить её и заботиться о ней в горести и здравии?

— Согласен, — отчеканил Герберг.

— Согласна ли ты…

— Вам не кажется, что ваш текст построен не по канонам? — заметила я с кривой улыбкой.

— Согласна ли ты… — попытался продолжить мучающийся похмельем мужчина.

— Нет, — громко ответила я прежде, чем он закончил свой вопрос.

— Она должна согласиться, — заметил пьяница, уже наверняка желающий вернуться к своей бутылке. Герберг больно сжал мой локоть и поп снова задал мне свой вопрос.

— Нет, — пропищала от боли я и вдруг почувствовала, как кожа на том месте, за которое удерживал меня Герберг, начала буквально нагреваться изнутри. Через несколько секунд я уже кричала от дикой боли, которую обычно испытывают люди, соприкасающиеся с огнем. Эта боль отзывалась мощной пульсацией в моём мозгу и при каждом обострении передо мной, словно во сне, появлялся силуэт Ричарда. Я рывками видела, как он сидит за рулём и, срываясь на крик, что-то говорит. Мне казалось, что я слышу его и еще чьи-то голоса, однако слов разобрать я не могла. Когда Герберг с еще большей силой сжал мой левый локоть, я снова увидела Ричарда и поняла, что рядом с ним находится отец. Только сейчас я осознала, что еще ни разу не называла его отцом. Назвать Агнию матерью я успела лишь после аварии, когда обещала помочь ей выбраться из перевернувшейся машины, но так и не успела до нее добраться, а Генри отцом вслух так и не назвала…

Не знаю как, но я вдруг почувствовала, что Ричард где-то близко. Возможно, он приближался ко мне и у меня появился невидимый шанс избежать несчастья стать женой Герберга, однако священник решил обручить нас без моего «да», которое с особой жестокостью пытался выдавить из меня жених. Он попросил Герберга одеть на мой безымянный палец кольцо, после чего я официально должна была превратиться в жену своего врага.

Моё сердце работало на пределе и единственное, о чем я сейчас думала — это как не потерять сознание, чтобы на моё бездыханное тело не напялили это дурацкое кольцо. Развязав мне руки, Константин удерживал моё извивающееся тело, пока Герберг пытался схватить мою правую руку, что у него удалось сделать в течение десяти секунд. Хайме и Диана стояли за спиной Герберга и смотрели на всё происходящее с контрастными эмоциями: на лице Дианы был ужас, лицо же Хайме сияло торжеством.

Когда тебя насильно пытаются обручить твои враги с одним из них, ты чувствуешь себя не просто втоптанной в грязь — у тебя появляется ощущение, будто эта грязь навсегда станет одним целым с тобой, если ты позволишь этому произойти. Я из последних сил билась, кричала и пыталась отдавить ноги держащему меня Константину, но Герберг уже держал моё правое запястье в своей обжигающей руке. Еще около двадцати секунд, под мои вопли и извивания, на которые у меня уже почти не оставалось сил, Герберг пытался разжать мои пальцы, сомкнутые в кулак. Битва была не на жизнь, а на смерть. От нее зависело всё моё будущее и я с душераздирающим криком приняла тот факт, что мои пальцы уже расправлены в веер. В последний момент Герберг уронил кольцо на пол и попросил Хайме поднять его, что дало мне еще несколько секунд на уже бессмысленные сопротивления.