Узники Алексеевского равелина. Из истории знаменитого каземата

А 31 августа секретарь департамента С.Э. Зволянский уже засылал к секретарю коменданта, «многоуважаемому Тимофею Ефремовичу» Денежкину, конфиденциальное письмецо следующего содержания: «Спешу сообщить вам конфиденциально о высказанном г. товарищем министра П.В. Оржевским желании иметь подробное донесение о вчерашнем свидании: как было, при ком, что говорилось и т. д.». Желание Оржевского было удовлетворено в тот же день. «Совершенно секретно» комендант сообщил милостивому государю Петру Васильевичу: «На письмо от 29 сего августа имею честь уведомить, что, по получении извещения Вашего Превосходительства о высочайшем соизволении дать свидание вдове генерал-майора Ольге Тригони с сыном ее, осужденным ссыльнокаторжным преступником Михаилом Тригони, он ночью, в совершенной тайне, был переведен в Трубецкой бастион и помещен в одну из камер пустого отделения. В 3 ¼ часа пополудни, тотчас по отъезде Их Императорских Величеств из Петропавловского собора, в моем присутствии и штабс-капитана Соколова, дано свидание в комнате Екатерининской куртины за решеткой, продолжавшееся 20 минут. Мать и сын, по-видимому, были в спокойном, относительно, состоянии и вели разговор исключительно о родственниках и семейных делах. Преступник, пораженный неожиданностью видеться с матерью, делал ей вопросы: от кого и как она могла узнать о существовании его здесь и каким образом добилась свидания? Ответы матери были следующие: «Приехав в Петербург, она обратилась к товарищу шефа, генералу Оржевскому, который уверил ее в добром здоровье сына, и затем обратилась к генералу Рихтеру с просьбой исходатайствовать ей свидание, и вот, благодаря участию и милости Государя Императора, она видит его». На вопросы ее о здоровье и как переносит одиночное заключение, он успокаивает тем, что совершенно здоров, пища хороша и, насколько можно в его положении, крепок духом; когда же она коснулась разговора о намерении к коронации снова приехать в Петербург или Москву из Крыма с просьбой об облегчении его участи и когда посоветовала ему и с своей стороны написать просьбу Его Императорскому Величеству о раскаянии и помиловании, то он ответил, что признает это для себя неудобным не потому, чтобы не желал просить государя, но находит неуместным, ввиду характера и важности его преступления. Затем, по окончании свидания, преступник Тригони снова был отведен штабс-капитаном Соколовым в Трубецкой бастион и в 11 часов ночи возвращен в Алексеевский равелин».

Остается еще привести отрывки из воспоминаний M.H. Тригони об исключительном событии его жизни в Алексеевском равелине.

«Поздно ночью на 30 августа меня увели из Алексеевского равелина в Трубецкой бастион. Привели в камеру, и Соколов, сказав: «Можно раздеваться и ложиться спать», вышел. Из Алексеевского равелина так скоро не уводят. Я недоумевал, что это значит. Порешив, что размышления все равно ни к чему не приведут, я разделся и лег спать. На другой день утром в 7 часов принесли черный хлеб, кружку молока и ½ лимона. У меня была цинга, и все это я получал в Алексеевском равелине. Значит, связь с равелином не утрачивается. Через полчаса после обеда входят в камеру Соколов и смотритель Трубецкого бастиона Лесник, который сказал мне: «Государь разрешил вашей матушке свидание с вами на ¼ часа, которое сейчас будет дано. При этом мы должны предупредить вас, что, если вы скажете, где вас держат или как вас содержат, то свидание в ту же минуту будет прекращено». Меня сейчас же повели на свидание, которое было дано в обычном месте для свиданий, т. е. через две проволочных сетки. Между проволочными сетками поместились Соколов и Лесник, а в отделении, где была мать, находился комендант крепости Ганецкий. Для такого-то свидания мать приехала из Севастополя в Петербург…»

34

Пока внедрялся режим содержания в равелине на положении ссыльнокаторжных и пока под действием этого режима выходили в тираж заключенные, приходили к концу и наконец закончились работы по переустройству новой тюрьмы в Шлиссельбурге. 24 июля 1884 года П.В. Оржевский обратился к коменданту крепости со следующим совершенно секретным письмом (№ 466): «Ввиду окончания работ по устройству государственной тюрьмы в упраздненной Шлиссельбургской крепости в означенную тюрьму подлежат ныне переводу, согласно высочайшего повеления от 23 июня минувшего года, содержащиеся в Алексеевском равелине и Трубецком бастионе С.-Петербургской крепости ссыльнокаторжные государственные преступники.