Узники Алексеевского равелина. Из истории знаменитого каземата

О том же, чтобы арестантам дозволялись для движения какие-либо механические занятия, нет правил ни в инструкциях о содержании секретных арестантов, ни в своде законов, равно не было и примеров по делам III Отделения».

Не дал никакого ответа и устав о содержащихся под стражею (в приложении к статье 31, в инструкции смотрителю тюремного замка), ни свод военных постановлений. «О том же, чтобы заключенному за какое-либо преступление в тюрьму, отдельно от других арестантов, дозволяемо было, по просьбе его, заниматься каким-нибудь мастерством, нигде, ни в своде законов не упоминается, а равно не упоминается об этом и в своде военных постановлений» – так заканчивалась новая справка III Отделения от 13 февраля. Был запрошен комендант крепости (14 февраля, № 252). «Предварительно распоряжений с моей стороны по просьбе госпожи Бакуниной, – писал Дубельт, – я считаю долгом препроводить письмо ее Вашему Превосходительству, имею честь покорнейше просить почтить меня уведомлением, изволите ли Вы, Милостивый Государь, признавать возможным удовлетворение означенной просьбе без опасения каких-либо вредных последствий». Комендант отнесся с сочувствием к просьбе Бакуниной. 20 февраля он рапортовал генералу Дубельту: «Вследствие предписания Вашего Превосходительства честь имею донести: благоразумное поведение во все время заключения Михаила Бакунина удостоверяет меня, что опасения на дозволение иметь в его комнате токарный станок быть не может, – работа, доставляющая более движения, полагаю, могла бы быть полезна для его здоровья, которое по бывающим частым желчным припадкам весьма его беспокоит».

Но и после отзыва коменданта III Отделение не сочло себя вправе разрешить просьбу Бакуниной, а представило доклад царю. Но здесь сказка и кончилась: «Государь Император не соизволил», – записал на докладе 24 февраля 1856 года генерал Дубельт.

Молва о возможности освобождения Бакунина меж тем распространялась и донеслась на Запад. 30 мая 1856 года управляющий Министерством иностранных дел граф Толстой счел своим долгом обратиться с запросом по этому поводу в III Отделение: «Иностранные газеты распространяют слух, что известный демократ Бакунин получил всемилостивейшее прощение, что причиняет беспокойство всем приверженцам порядка. Для опровержения, в случае надобности, означенного слуха обращаюсь к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою благоволить сообщить мне, какие сведения имеются во вверенном Вам Отделении по сему предмету».

1 июня 1856 года генерал Дубельт ответил Толстому, что «о помиловании преступника Бакунина или о предположении даровать ему прощение в III Отделении сведений не имеется».

27 июля 1856 года В.А. Бакунина просила генерала Дубельта о новом свидании: «Милостивый Государь Леонтий Васильевич. Обращаюсь к Вам с моею сердечною просьбою исходатайствовать мне, в сопровождении сына моего Алексея, Всемилостивейшее позволение на свидание с сыном моим Михаилом. В полной надежде, что Вы не откажетесь принять участие в просьбе матери и способствовать к исполнению ее желания честь имею быть с истинным почтением, Милостивый Государь, покорная к услугам Варвара Бакунина».

1 августа просьба Бакуниной была доложена царю, и высочайшее разрешение последовало на прежних основаниях. 2 августа об этом были уведомлены и В.А. Бакунина, находившаяся в Петербурге, и шлиссельбургский комендант.

В конце августа Бакунина решилась на новое обращение о смягчении участи сына к новому шефу жандармов князю Василию Андреевичу Долгорукову.

«Ваше Сиятельство. Находясь в несчастном положении матери, лишенной сына, я осмеливаюсь прибегнуть к Вам с просьбою о помощи. Сын мой, Михаил Бакунин, замешанный в немецких возмущениях 1848 г., подвергся строгости законов и с 1849 г. находится в заключении. С горестью понимая, что ни глубокое сердечное раскаяние, ни семилетнее заключение не в силах загладить вины его пред законом, я надеюсь единственно на беспредельность Царского милосердия, а Ваше Сиятельство прошу быть моим ходатаем пред Государем Императором.