Узники Кунгельва

Она не ответила. Отвернулась от окна и продолжила свой путь, пробираясь по стеночке, словно дитя, ищущее в темноте дорогу в туалет. Хорь шёл за женщиной по пятам, наблюдая, как дрожат её тонкие руки. Было довольно холодно, однако он был почти уверен, что Наталья-Марина не ощущает холода. Или, если точнее, ей безразличны погодные условия, зима ли, лето ли на дворе, или как сейчас, промозглый октябрь. Она гнилое дерево, что стоит как по обязанности, полое внутри, выеденное поколениями короедов. Китайская детская игрушка-пищалка, воздух внутри которой пахнет резиной.

Гуськом, словно преданные друг другу любовники, они вышли туда, где потолок, теряясь у входа высоко вверху, скатом спускался вниз и у противоположной стены достигал едва ли двух метров в высоту. Как Юра ни принюхивался, он не смог уловить запаха еды. Прямоугольные столы, расставленные вдоль стен и в центре, застелены скатертями с бахромой по углам. Во многих местах их белизна нарушалась пятнами или неудачно подобранными заплатами, пришитыми крупными, неумелыми стежками. Дальние от внушительного бара столы не были застелены, стулья с высокими прямыми спинками перевёрнуты и прислонены друг к другу, так, что получалось подобие пирамидок. На тех, что поближе, стояли пустые тарелки, на которых, по пыли, можно рисовать пальцем. Юра слышал звон столовых приборов; он вновь и вновь массировал уши, звук не исчезал. Будто давным-давно кто-то устроил на ножах для хлеба нешуточную драку. Из трёх больших окон, выходящих на заросший яблонями внутренний двор, два были закрыты ставнями, а последнее почти не давало света. Висящие на двух огромных люстрах-колёсах керосиновые светильники справлялись немногим лучше.

— Эй! Поговорите со мной! — сказал Юра. — Я всё ещё не могу понять, зачем вы поступили так со Славой.

Хорь решил отложить на потом тот факт, что сам, лично видел её мёртвой. Он никак не мог отделаться от видения: лицо Славы, которое из жизнерадостной веснушчатой физиономии лучшего приятеля всего живого превращается в белую резиновую маску с трясущимися губами. Этот процесс повторялся снова и снова, как запись на заевшей пластинке.

По-прежнему не говоря ни слова, женщина взгромоздилась на один из высоких табуретов у бара. На полу была грязь: сюда неоднократно заходили прямо с улицы. Горлышки бутылок в деревянных ящиках лоснились от пыли. Насколько Юра мог видеть, многие были пусты. Где-то хлопнула дверь, появился Пётр Петрович в сером переднике поверх своего фирменного костюма. На груди можно различить рисунок: озеро и дом с башней, и выгнутая дугой надпись: «Надеемся, у вас останутся о нас хорошие впечатления! Дом отдыха для Усталых «Зелёный ключ».

— Сударыня, рад вас сегодня видеть! — сказал старик, суетливо поправляя на бегу скатерти. Оптимистический тон и профессионально поставленный голос являл собой разительный контраст как с обстановкой, так и с внешним видом гостьи. — Как вам спалось? Подать как обычно?

— Сударыня! Серьёзно? — спросил Юра, усаживаясь на табурет через один от Натальи-Марины. Он попытался поймать взгляд метрдотеля, но тот был целиком поглощён посетительницей. — Если в этом свинарнике у вас заведены порядки как в высшем обществе, то пожалуйте и мне в высокий стакан из одной из ваших бутылочек с этими старинными этикетками. Из той, в которой ещё хоть что-то осталось.

Не дождавшись реакции, он подался вперёд, грудью распластавшись по стойке:

— Вы ведь узнали её, правда? Вот она, главная причина того, что вы плохо спали девятого октября, сидит, жива-живёхонька. Уверен, у одного из тех пожилых полицейских случился бы разрыв сердца, окажись они сейчас здесь. У одного — но второй надел бы на вас наручники.

Исполняя заказ для женщины, чей профиль в полумраке вновь принимал совершенные черты, метрдотель посмотрел на Юру.

— Вам ещё многое предстоит для себя понять.

— Вы нальёте мне выпить или нет?

Кажется, Пётр Петрович собирался отказать, но бросив ещё один взгляд на Юру, вдруг сменил гнев на милость. Для «сударыни» он приготовил на маленькой газовой горелке горячий вермут, приправив его целым набором пряностей из жестяных коробочек и опустив в бокал на зубочистке вишню. Коричный аромат будто сгустил сумрак вокруг них. Учителю предложил коньяк, и тот, не раздумывая, согласился. Опрокидывая залпом первую рюмку и чувствуя, как по пищеводу устремляется вниз горько-сладкое тепло, он ощущал себя как человек, которому больше не нужно выдумывать себе оправдания.

Лицо Славы уступило место лицу Виля Сергеевича, третьего человека, с которым Юре довелось проникнуться взаимной симпатией здесь, в Кунгельве… третьего — но не менее мёртвого, чем второй. Он буквально видел, как тот лежит на опавших листьях, укрытый завалявшимся в машине у полицейских брезентом, а по слипшимся от крови жидким волосам ползают слизни.