Узники Кунгельва

Он встряхнул бутылку. Наталья-Марина полностью потеряла к нему интерес, изучая траекторию, по которой плавали на дне стакана крошки корицы и имбиря. Завивающиеся локоны касались края бокала.

— Подумайте хорошенько, — несчастным голосом сказал старик. Из-под шапочки у него обильно тёк пот, и рука с салфеткой уже спешила на перехват. — Я знаю, вы не безнадёжны. Вы ещё поймёте… если вас выбрали, если вам дали право здесь находиться…

— Они не похожи на тех, кто может меня отсюда вышвырнуть, — ядовито ответил Юра. Это было правдой только наполовину. В этих жалких, искажённых, дёргающихся лицах не было ни капли человеческого достоинства, но было что-то иное: тьма без надежды, вывороченные наружу, словно корневая система вековечного дуба, которую подцепили бульдозером, мелкие секреты, покрытые налётом стыда, да грозди чёрных мыслей, вокруг которых вполне могли бы виться мухи.

Последние и правда были: назойливое жужжание неотступно сопровождало каждый его шаг по этому дому. Иногда оно приближалось, будто мухи начинали роиться как пчёлы, иногда отдалялось, прячась меж стропил под потолком, на грани слышимости. Поднимая голову, Юра видел мельтешение крылышек и округлые, раздутые тельца. В коридоре под ногами хрустели засушенные тушки насекомых. У входа в кафетерий, там, где фонарь висел прямо в дверной арке, их выставленные верх ножки рождали причудливые тени.

Вольготно здесь, должно быть, живётся паукам, — подумал учитель. Запихав под мышку початую бутылку, в которой оставалось ещё на добрую треть живительной влаги, и глубоко засунув руки в карманы, он вышел прочь, ощущая меж лопатками пристальный взгляд Петра Петровича.

Юра не знал, что собирается делать. Требовалось всё осмыслить. Он посмотрел в сторону лестницы. Долгими зимними вечерами они с Алёной любили на пару, как два скульптора, ваять тишину, занимаясь каждый своим делом, но — бок-о-бок. Юра понятия не имел, как эта тишина воздействовала на сердце жены, но его самого она приводила в душевное равновесие редкого качества.

Привалившись плечом к стене, мужчина сделал большой глоток из бутылки, закашлялся, когда алкоголь попал не в то горло. Не далее как полчаса назад он самолично пообещал жене, что разрушит любую стену, которую она попробует выстроить. А ведь было время, когда они возводили стены вместе! Когда он сам, своим телом, своими мыслями и душой был строительным материалом, готовым отдаться в её натруженные, но по-прежнему ласковые руки… Юра фыркнул и пнул ящик с банками краски, мирно стоящий у лестницы. Глупец! Каким же он был глупцом! Но ничего, всё это уже в прошлом. Сейчас он пойдёт и сделает, что обещал. Сделает всё как надо, а если ей не понравится…

Хорь с сомнением посмотрел вверх. Там, где лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов, прутья перил были изогнуты, а кое-где сломаны, будто кто-то большой не вписался в поворот. Он сделал ещё глоток и неверной походкой пошёл прочь. Могло ли так случиться, что Алёна уже взялась за строительство, а он… он остался снаружи, способный только смотреть, но не способный дотянуться через стеклянную преграду равнодушия?

Ерунда. Он волен подняться к ней, когда захочет. Прошло ещё очень мало времени, а на карте остались тёмные пятна, содержимое которых надлежало прояснить.

Блог на livejournal.com. 18 мая, 17:04. А ведь я видел её во сне! Когда полз по вентиляции, я видел вторую решётку.