Читаем Узор из слов полностью

Много чертогов в просторах вселенной,

В которых не знают страданий и тлена.


Стадия конкретных операций (в теории когнитивного развития Ж. Пиаже), это возраст с 7 до 11 лет – логические построения уже вполне доступны, а вот с абстрактными дело плохо, (они и не требуются для жизнедеятельности).

Светлячок

Как-то раз один поэт

Рифмовал куплет,

Но тщетно; вдохновенья нет.

Выключил он свет

И в темноте сидит, мечтает…

Вдруг видит, что опять сверкает

Лампочка в светильнике,-

В ней мелкий светлячок летает;

На скрипочке пиликает

И поэту напевает:


Светлой рифмой соткан я,

Поэзией душа моя

Живёт день изо дня;

Жизни суть – в стихах.

В мрачной прозе бытия

Всё превратится в прах.

Лишь рукописи не сгорят;

Слова стихов в умах

Будут вечно оживать.

Ты можешь мир создать

В головах людей

Фантазией своей.

Поэт, стремись ясней писать

Строки стройные в тетрадь,

Чтоб их потом отдать в печать

И знать, что будут их читать,-

Не кинут под кровать,

Не станут на кусочки рвать

И печку разжигать.

То, что ты сумел создать,

Тебя из гроба воскресит,

Ты сможешь в мыслях оживать,

Бессмертен ты, пиит!

Ну а пока перо скрипит,

И в теле у тебя душа,

Придай своим твореньям вид

Такой, чтоб подошла

Форма к содержанию.

Твори повествования

Плавным слогом, мудрым смыслом,

И унесёшься к высям

Классическим; тебя запомнят

На века, а не на годы.

Царевич Елисей и белая лебедь

"Натяну я тетиву,

Лук тугой в дугу согну,

И пущу стрелу калёную

Полетать по небосклону.

Цель на небе поразит

Стрела моя, – она летит

Быстрее ветра за добычей;

Уток, лебедей обычно

Привожу с охоты много.

Храбрый сокол мне в подмогу,

На плече сидит он; зычно

Кликну я его, и он

Всех подранков мне отыщет.

Нынче собираюсь стол

Накрывать я для гостей.

Надо бы мне поскорей

Подстрелить тех лебедей;

Как летят они красиво!" -

Так царевич Елисей

Размышлял, и торопливо

Стрелы в белых птиц метал,

(В двух иль трёх уже попал).


Мчится царевич на быстром коне

По чистому полю раздольному

И подбирает в траве лебедей.

"Застолье сегодня устрою я

Славное! Птиц подстрелил;

Еле-еле в мешок их вместил!

А вот ещё одна лежит

Лебёдушка; жива она.

Сейчас мой сокол будет сыт;

Он мне голодный помогал,

А теперь пускай поест.

Ну-ка, кровожадный бес,

Лети и лакомись добычей!

Таков у нас с тобой обычай,-

Последняя жертва тебе.

Ты заслужил свой обед."


Ловчий сокол подлетел

К птице раненой, а та

Вдруг промолвила слова:

"Ты добыл всё, что хотел,-

Котомка у тебя полна.

Пощади, не убивай!

Я царевною была,

Но меня заколдовал

Злой кудесник хитрым зельем.

Дай расправить крылья мне,

И я полезной быть сумею

Для тебя. Своей душе

Не вреди ты, Елисей;

Кровь невинную не лей!"


Елисей оторопел.

Сокол тоже удивился.

"Как же он тебя сумел

В птицу превратить, девица?

Что за диво вижу я!

Во сне такого не приснится!

Ты, лебёдушка моя,

По напрасну не кручинься.

Вылечим крыло твоё

И вновь отправишься в полёт"


В терем царевич приехал;

Отдал поварам лебедей,

А лебёдушку на верх он

В комнату отнёс к себе.

Наложил повязку ей

На крыло, и слово молвил:

"Поправляйся поскорей;

Кушай, пей. Тебя на волю

Рад я буду отпустить.

А пока что погости

У меня, и хлебом-солью

Бело тело укрепи.

Снова будешь по раздолью

Птицей вольною парить."


Через месяц оклемалась

Лебедь белая, и вновь

К синим небесам умчалась.

В сердце сберегла любовь

К Елисею эта птица,

На всю жизнь его запомнила.


И вот настало время биться

С половцами в диком поле;

Реки крови стали литься

По земле, и вскоре в море

Суждено им превратиться.

Сеча лютая повсюду;

Чёрным вороном кружится

Смерть, – за грудой груду

Тел она нагромождает

На степных просторах вольных;

У всех над головой летает

Проворный чёрный ворон.

Лишь царевич Елисей

Белой лебедью храним,-

Вышел жив из ста смертей,

Цел и невредим.

Та лебёдушка над ним

Пролетала, сберегала.

"Много лет тебе и зим

Жить на свете." – Так шептала

Птица верная. "С тобой

Всюду я, царевич, рядом;

От любой беды лихой

Уберечь тебя я рада."


Тот, кто добр был когда-то,-

Душу спас, а не сгубил,

Тому не страшно пламя ада,

Он под защитой высших сил.

Медвежья ода

Снова вечное светило

Озарило круг земной;

Утро в мире наступило,

Сгинул мрак ночной.

Первыми проснулись птицы

И запели песнь природе;

Звонкой, стройной трелью чистой

Огласили неба своды.

А за ними пробудились

Звери в логовах своих,-

На работу торопились,

Много дел с утра у них.

Скоро холод в лес нагрянет,

Надо пищу добывать,

Чтобы зимними ночами

Можно было сладко спать,

Не заботясь о достатке.

Суровые в лесу порядки;

Если будет вдруг нехватка

Перейти на страницу:

Похожие книги

ПоэZия русского лета
ПоэZия русского лета

События Русской весны всколыхнули многие неравнодушные сердца, заставили людей вновь обратиться к своим историческим и культурным корням, стали точкой отсчета нового времени.В эту книгу вошли стихотворения и поэмы людей, которые с 2014 года создают новую русскую фронтовую поэзию. Их голоса пронизаны болью и горечью потерь и в то же время упорной надеждой, мужеством и непоколебимой верой в торжество правды и победы добра над злом.«ПоэZия русского лета» не просто сборник — это памятник нашим неспокойным временам, пробуждению русского духа и смелости тех, кто снова встал на защиту своей родной земли.Издательская группа «Эксмо-АСТ» и телеканал RT, при поддержке Российского книжного союза, запустили поэтический марафон, посвящённый новой русской фронтовой поэзии!Клипы поэтов и общественных деятелей с чтением стихов из сборника «ПоэZия русского лета» размещены в аккаунтах социальной кампании «У страниц нет границ» в ВКонтакте, ОК и Telegram.Каждый, кто хочет выразить свои чувства, может прочитать стихи из сборника и опубликовать в своем аккаунте, отметив хештеги#поэzиярусскоголета и #устраницнетграниц.Приглашаем к участию в поэтическом марафоне!В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Анна Долгарева , Анна Ревякина , Дмитрий Молдавский , Елена Заславская , Семен Пегов

Поэзия / Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература