Узор на снегу

— Какая же ты все-таки лающая собака — так много шума и так мало укусов! Не одна я упрямая, Тимоти. Ты тоже.

— А? — Он уставился на нее, словно пытаясь понять, кто из них более сумасшедший. — Проклятье, о чем ты говоришь?

— О нас, — мягко сказала Лилиан. — Мы больше похожи друг на друга, чем тебе хочется признать, любимый. Мы оба упрямы, как мулы.

Тимоти помотал головой, а затем, очевидно снова взяв в руки себя и остальной мир, начал сначала:

— Мы с тобой не уйдем отсюда, пока не достигнем понимания. Я не буду — не бу-ду! — терпеть подобные опасные для тебя и окружающих выходки только потому, что ты… Проклятье, перестань смотреть на меня так! Прекрати, я сказал! Твои большие невинные глаза меня не проймут. Ты отлично понимаешь, что я прав, как понимаешь и то… О черт!

Лилиан думала, что еще раз пережить такой поцелуй она сможет только во сне. Поэтому старалась до мельчайших подробностей сохранить в памяти то, как в последний раз Тимоти крепко прижимал к себе и алчно впивался в ее губы. Но даже недавние воспоминания блекли перед тем, что она испытывала сейчас.

Его настойчивый, ищущий рот опустился на губы Лилиан и сделал ее беспомощной. Как это возможно, чтобы от простого прикосновения всю ее захлестывало таким наслаждением? Своим поцелуем он снова порабощал ее, вытягивая душу, превращая в аморфную массу, охотно подчиняющуюся любым его приказаниям.

Когда у них одновременно иссяк воздух в легких, Тимоти, оторвавшись, усадил ее на кровати, стиснул в объятиях и срывающимся голосом проговорил:

— Я боялся, что ты погибла из-за меня, Лилиан.

— Нет, Тимоти, — прошептала она. — Я живучая. Тебе не удастся так легко избавиться от меня.

Он запустил пальцы в ее волосы, обхватил ладонями голову и легкими, словно снежинки, поцелуями покрыл лицо — веки, щеку до мочки уха. И каждым своим прикосновением, каждой едва ощутимой лаской он говорил Лилиан, что хочет ее — возможно, увы, не навсегда, но несомненно сейчас и здесь — в спартанской обстановке маленькой хижины посреди диких гор и бушующей снежной бури.

А поскольку Лилиан любила его, то в ответ обвила руками шею Тима и увлекла за собой, обратно на неказистую постель. И ей даже не пришло в голову, что она накликает на себя новые несчастья, которые сорвутся с цепи потом, когда он придет в себя, а она сыграет свою роль. Этим вечером он нуждается в ней, и она не отвернется от него.

Однако на них было слишком много одежды, и это сослужило им плохую службу. Если бы Лилиан сняла лыжный костюм, прежде чем лечь спать, если бы Тим сбросил куртку и ботинки, прежде чем будить ее, они быстро избавились бы от остального и занялись любовью. Но даже через все эти слои шерсти и хлопка, облекавшие их, прикосновения Тима заставляли Лилиан млеть и страстно стремиться к нему.

— Тимоти, — прошептала она, лихорадочно забираясь руками под его свитер, чтобы ощутить гладкую, мускулистую поверхность обнаженной груди, и прижимаясь к нему бедрами.

Однако, отстранившись от Лилиан, он проговорил:

— Нет. Я не хочу, чтобы и во второй раз было так же.

— Почему? — простонала она, обездоленная, лишенная гордости, с зияющей пустотой внутри.

— Потому что заниматься любовью должны двое. А в прошлый раз — первый твой раз — все было для меня. Я ничего тебе не дал.

— Важно то, что я могу тебе дать, любимый, — прошептала она и положила ладонь на выпуклость под обтягивающими лыжными брюками.

Он был близок к тому, чтобы капитулировать. Лилиан видела отблески мучительной внутренней борьбы в его глазах, слышала хрип прерывистого дыхания, чувствовала дрожь, сотрясавшую тело. Но вдруг в хижине раздались совсем иные звуки — металлическое дребезжание и свист вырывающегося пара.

— Дьявольщина! — вскричал он, прыгнув к печке слишком поздно, чтобы предотвратить взрыв жестянки с супом, горячие струи которого с огромной силой ударили во всех направлениях.

Что ж, этого оказалось достаточно, чтобы остановить любое другое кипение! К тому времени, когда Тимоти, обернув банку полотенцем, выбросил ее на снег, он меньше всего думал о том, чтобы заниматься любовью с кем бы то ни было.

— Надеюсь, тебя не огорчает потеря такого обеда? — заметил он, входя в хижину и плотно закрывая за собой дверь.

— Нет, — грустно сказала Лилиан, понимая, что момент упущен и волшебство, которое — так недолго! — связывало их воедино, ушло. — Похоже, тебе не терпится вернуться в долину.

Тимоти удивленно уставился на нее.

— Ты сошла с ума? Лилиан, я жизнь поставил на карту, чтобы найти тебя. А теперь, когда нашел, когда… Не могу же я предложить тебе рискнуть своей и моей шеей только ради того, чтобы выспаться в собственной постели!

— А как же Стефани? Кто присмотрит за ней?

— Она в надежных руках, — заверил ее Тим. — Ночует в твоем номере в Анкоридже под присмотром симпатичной старушки-кастелянши, в то время как мы с тобой находимся далеко не в столь комфортных условиях.

— Я не променяю эти условия ни на какие дворцы в мире, — сказала Лилиан. — Быть здесь, с тобой — именно то, что мне нужно.

Тимоти положил свой рюкзак на матрас и стал доставать содержимое.