Узоры на коже

— Слегка. Просто я уже сказала, что прощаю её, а она всё равно не уходит.

— Здравствуйте. — Маша совсем близко, и я понимаю, что легче выслушать до конца, а иначе от неё как от чумы не избавиться.

— Ну, привет, — кивает Роджер, а сам щурится недоброжелательно.

— Я, в общем, хотела сказать, что уезжаю завтра. Навсегда уезжаю. Так лучше будет для всех. Вот, всё.

Кивает и робко улыбается, а мне вдруг так жалко её становится. Такая дурочка, глупенькая влюблённая дурочка.

Вдруг краем глаза замечаю высокого мужчину в чёрных джинсах и серой футболке без принта, в тёмных очках и со светлым ёжиком волос на голове. Ему лет тридцать, может, чуть больше и он явно ищет кого-то. Не знаю, почему вообще обратила на него внимание, когда вокруг снуют толпы студентов медицинского, пациентов и проведывающих, но чем-то ведь привлёк. Мужчина останавливается и снова оглядывается по сторонам, но, когда замечает нашу компанию, будто выдыхает облегчённо и улыбается. Стремительной походкой направляется в нашу сторону.

— Мария, я же говорил, что не нужно от меня убегать. Зачем ослушалась?

Он подходит к нам вплотную, а на лице ласковая улыбка. Маша вздрагивает и чуть вжимает голову в плечи, точно вину свою чувствует.

— Я уже возвращаться хотела, я быстро, мне только поговорить, извиниться, — блеет, а я внимательно рассматриваю подошедшего.

Что-то в его образе есть такое, что сигнализирует: лучше не спорить, а делать то, что предлагают. Кидаю взгляд на Роджера, а тот оглаживает бороду, внимательно следя за развитием событий. Интересно, кто этот мужик? На охранника похож, на самом деле.

— Машенька, папа же переживает. Да и доктор нас ждёт. — Он протягивает руку и мягко касается плеча девушки, а та вздрагивает. Почти незаметно, но от меня не ускользнула бледность и страх во взгляде, точно Машу в ловушку поймали. — Пойдём? Не нужно родителей расстраивать, машина ждёт. Сейчас в клинику поедем, там тебе будет хорошо. Ты же сама это знаешь.

Маша послушно кивает, а мужчина улыбается ещё шире. Наверное, рад, что не получит нагоняй от родителей Маши за то, что упустил бегунью.

— Зачем сбежала? — продолжает, поглаживая её по плечу, словно неосторожный жест может привести к катастрофе. А у меня такое чувство, что наблюдаю за опытным ловцом, загоняющим в силки дикого норовистого зверя. — Не хорошо так поступать, бегать за собой заставляешь…

— Игорь, мне нужно было. Я бы скоро сама вернулась, правда-правда.

— Я тебе верю, Маша, верю. Ты же умница, да? А теперь пошли, я машину оставил, ещё угонят.



Она кидает на меня виноватый взгляд и говорит:

— Я пошла? Павлу передайте, что я не хотела, чтобы так получилось.

И, не дожидаясь ответа, резко разворачивается и семенит по дорожке. Игорь секунду медлит, потом произносит: "Больше вы её не увидите, обещаю" и уходит вслед за Машей. Пара мгновений и они скрываются за поворотом.

— Дела-а… — протягивает Роджер, вглядываясь вдаль.

— Роджер, у тебя есть сигарета?

Протягивает молча пачку, достаю одну и, воспользовавшись красивой серебряной зажигалкой, закуриваю. С непривычки горло саднит, а горький дым наполняет лёгкие. Отходим подальше от входа и присаживаемся на высокую деревянную лавочку, и я принимаюсь болтать в воздухе ногами, рассматривая носки чёрных кожаных балеток. Говорить ни о чём не хочется, после встречи с Машей настроение, бывшее отличным, ухнуло в пропасть. Странная она всё-таки, Брэйн не соврал. И эти её опущенные плечики, дрожащие пальцы, которыми она режет себя день за днём. Я ведь знаю, почему она всё время кутается — шрамы скрывает, которыми кожу свою "украшает". Это, кажется, селфхарм называется — глубокая тяга уродовать надрезами кожу кожу, причиняя боль, словно по-другому живым себя почувствовать невозможно. Мне кажется это диким, ненормальным, но кто я такая, чтобы выносить кому-то диагнозы и приговоры? У каждого свои тараканы разной степени придурковатости. Главное, чтобы Маша под ногами больше не путалась, а режет она себя или головой в печь лезет не мои проблемы.

— Думаешь, отстанет? — нарушает Роджер тишину.

— Знаешь, я этому Игорю поверила. Потому надеюсь больше её не увидеть.

Тяжело вздыхаю и спрыгиваю на землю. Ещё одна затяжка, струйка дыма в воздух. Нет, надо завязывать, а то снова привыкну. Зря, что ли, мучилась, бросая когда-то?

— Хорошая девочка, — хмыкает Роджер, когда окурок пикирует в урну. — Брэйну будем рассказывать?

Даже не задумывалась над этим, признаться честно. Говорить или нет? Может, ну его? Зачем волновать? А с другой стороны мы же договорились не врать и верить.

— Расскажу, — киваю. — А сейчас пойдём к Паше? А то он там один, а скоро выписка. Чего время зря тратить?

Роджер согласно кивает, улыбается проходящей мимо девушке, на что та фыркает и краснеет, и, поднявшись, идёт за мной в больничный корпус.

40. Брэйн