Узурпатор (СИ)

- С удовольствием полюбовался бы на физиономии твоих советников и министров!

Насколько Элион успела узнать брата, просто так, по вредности душевной, он ничего не делал. Этой самой вредности-то у Фобоса хватало, однако за любыми действиями стоял здравый расчет – это вам не Седрик, который сам, наверное, не знает, что может выкинуть в следующий момент просто из любви к импровизации.

Исходя из всего этого, девочка решила отнестись к словам брата с максимальной недоверчивостью, на какую была способна.

- Можешь подумать, – любезно посоветовал князь.

- О чем?

- В чем тут подвох и есть ли он вообще, разумеется!

========== ГЛАВА ПЕРВАЯ. Много лет назад ==========

«- Ну, выпить-то ему есть с кем, – сказала Мунька. – Одна из наших рассказывала мне, что недавно он обзавелся королевским другом.

– Кем?

– Королевским другом, говорю.

– У таких могущественных правителей друзей не бывает.

– Бывают, – сказала Мунька. – Из бывших подхалимов.

– Ну, разве что…»

Леонид Кудрявцев

Седрик растянулся на траве, щурясь на клонящееся к закату, на все еще высокое и яркое солнце. Детально анализировать сейчас разговор министра и казначея не хотелось, стоило сперва хотя бы придти в норму после метаморфоз сознания. Крайне глупо и наивно полагать, будто можно меняться внешне, оставаясь неизменным внутренне… то есть, в случае примитивной магии личин это вполне возможно, но чары личины очень легко распознает любой, кто имеет хоть отдаленное представление о магии. Кого угодно НАСТОЯЩИЕ превращения в скором времени свели бы с ума, однако сознание природного оборотня изначально обладало достаточной гибкостью: хотя бы потому, что никогда не становилось в полной мере человеческим или в полной мере звериным, а только склонялось то к одному, то к другому.

Порой довольно близко.

Хотя довольно безграмотно было называть пресмыкающееся “зверем”. Но так уж повелось, даже когда речь шла о птицеоборотнях, не к ночи они будь помянуты, а ко дню! Поморщившись, Седрик перевел мысли на другую тему.

С главой Совета Министров принц серьезно повздорил на одном из последних собраний – по чистой своей вредности душевной, разумеется. Министр, обладающий всеми типичными замашками самозабвенного “слуги народа” пытался провести какой-то очередной законопроект, эффект которого должен был заключаться в реставрации квартала, на данный момент служащего пристанищем так называемых “отбросов общества” и асоциальных личностей, дабы на освободившейся территории построить усадьбу для кого-то из многочисленных министровых родственников.

- Кварталы с окраин нельзя сносить, иначе из гнусные обитатели расселяться по всему городу, – вполне резонно возразил на все это принц. И туманно добавил. – Моделью любого общества может послужить обыкновенная лужа: вся грязь либо на дно оседает, либо, наоборот, на самый верх поднимается, а посередине – относительно чистая вода, так что лучше лишний раз не баламутить.

- Послушайте, принц…

- Князь, – мягкий тон явно свидетельствовал о том, что Фобос начинает раздражаться: он не любил, когда его называли “принцем” или “вашим высочеством”, правда, только Седрик знал причину. Статус принца становится крайне оскорбительным, когда не имеешь перспектив стать королем. Остальные же, не вдаваясь в психологию, сочли это очередным проявлением весьма затрудненного характера. – все ваши законопроекты, господин министр, бюрократическое графоманство. Чем сочинять все новые и новые законы, не лучше ли бросить силы на то, чтобы уже существующим следовали не только на бумаге!

- И, тем не менее, послушайте! У вас нет права…

- У меня есть право НА ВСЕ, господин министр! – отрезал принц. – по крайней мере, пока сестренка не станет совершеннолетней.

Господин министр, не меньше планов связывающий с тем, что нет ничего более постоянного, чем временное, – и не намеревавшийся эти планы уступать принцу – проглотил заявление, не скрипнув зубами, но обиду затаил и начал активную подковерную возню. А “под ковром” Совет пока был практически всесильным. Фобос не считал министров серьезным политическим противником. Если у князя вообще и были недостатки, по мнению Седрика (которое, понятное дело, последний предпочитал держать при себе), то как раз в склонности недооценивать вероятного противника и методы, отличные от собственных.

Комплекс неполноценности, перетекающий в манию величия…