Узы крови (СИ)

– Ничего, я не Сириус, – ответил Регулус, пробегая взглядом перечень композиций из альбома Уитни Хьюстон. – Это он у нас признает только немытых рокеров. И Майкл Джексон, – он потряс альбомом и ухмыльнулся. – О, я брал у Стеллы послушать. Мы с Сириусом в кои-то веки сошлись во мнении, что этот парень достоин нашего внимания.

– От него все без ума, – сказала Гермиона. – Это как Битлз в свое время. Людям просто крышу сносит! Я на его концертах не бывала, но видела по телевизору эти обезумевшие толпы визжащих поклонниц.

Регулус тем временем еще раз пересмотрел альбомы, и Гермиона очень надеялась, что он обратит внимание на одну немаловажную деталь. Он хмыкнул, задумчиво нахмурив брови – наверняка заметил.

– У меня есть и другие любимые исполнители, – произнесла Гермиона, – но я хотела подарить тебе именно пять пластинок.

Регулус улыбнулся уголками рта.

– Это почему же? – он взглянул на нее, и по его виду было ясно, что он уже знает ответ.

Гермиона несколько мгновений молчала, любуясь Блэком. Выражение его лица и глаз сейчас было на редкость мягким – она подумала, что никогда раньше и не видела его таким.

– Я подумала, что это символичное число, – сказала она. – Ты ведь играл под номером пять.

Регулус продолжал молча изучать ее лицо взглядом.

«… Wherever you going, I’m going your way», – выводил Фрэнк Синатра.

– Что ж, – вздохнула Гермиона, начиная чувствовать смущение. – С Рождеством.

Она обняла Регулуса за плечи, поцеловала в щеку и хотела тут же отклониться, но он вдруг крепко обнял ее одной рукой и, прижавшись носом к ее щеке, горячо шепнул:

– Я люблю тебя.

У Гермионы перехватило дыхание, и комок неожиданно встал поперек горла. Она сглотнула, стараясь выдавить из себя хоть слово, но вместо этого глаза защипало, и она крепко обняла Регулуса, прижавшись щекой к его плечу. Он отложил пластинки и тоже крепко обнял, прижимая к себе. Она зажмурилась, не веря, что это не сон. Нет, она просто не может быть такой счастливой! Ей хотелось сказать ему столько сентиментальных глупостей – что она не представляет, как могла жить без него, и как она иногда втайне позволяет себе думать, что он вернулся именно потому, что они непременно должны были встретиться, что это судьба. Все это было так наивно, так глупо, а она так сильно любила его, что самой было страшно и совсем не верилось, что он, такой восхитительный, такой необыкновенный, может отвечать ей взаимностью. От всего этого ужасно хотелось расплакаться, на душе стало почти горько. Она слишком счастлива, чтобы это могло так легко сойти ей с рук. И от этой мысли невыносимый страх потерять его накрывал ее и поглощал все мысли. Гермиона беззвучно всхлипнула.

– Смотри, за что я люблю Рождество, – прошептал Регулус, осторожно стерев слезу, скатившуюся по ее щеке.

Гермиона, наконец, открыла глаза и сквозь пелену слез уставилась на остальных. Все смеялись и шутили, шуршали фольгой и радовались подаркам.

Гиневра толкнула плечом Северуса; в ее глазах плясали смешинки. Он закатил глаза и что-то сказал ей с напускным равнодушием, одной рукой отодвигая на другой край дивана не оставляющего попыток залезть ему на колени щенка. Каждый раз маленький спаниель изъявлял свое неудовольствие возмущенным тявканьем, ловко выворачивался из-под руки Северуса и на коротких лапках семенил к нему через весь необъятный диван. И история повторялась. Гиневра смеялась, наблюдая за этим сражением.

Сириус прижался плечом к опиравшейся на рояль Талии, повторяя вслед за Синатрой:

– You just too good to be truth, can’t take my eyes over you, – он старательно изображал крайнюю застенчивость. – You’d be like heaven to touch, – он провел кончиками пальцев по ее плечу, и Талия засмеялась от щекотки. – I wanna hold you so much.

Стелла бросалась в Гарри кусочками фольги и ленточками, но никак не могла попасть – тот ловко уклонялся или прятался за спинками кресел. Когда он в очередной раз скрылся за спинкой и долго не показывался, Стелла перестала улыбаться и осторожно подступила на несколько шагов, вытягивая шею, чтобы увидеть своего противника. Гарри резко выпрямился и дернул за хвост хлопушку. Стелла взвизгнула, черные волосы, словно снегом, облепило конфетти. Сидящий в кресле Малфой вздрогнул от хлопка над ухом – порция конфетти досталась и ему.

Тонкс с сосредоточенным лицом производила обыск елки, ища там мнимые шары, на самом деле являющиеся обернутыми фольгой конфетами. Она уже успела сменить свою пижаму на ярко-красное простое платье. В этом платье, с короткими светлыми волосами, она смотрелась так изящно, и ее легко было представить прогуливающейся по одному из парижских бульваров.