Даниэль плавным движением выскользнул из кресла, и проклятье пролетело мимо. Еще одно неуловимое скользящее движение – и в руке отца оказалась волшебная палочка. Только теперь Блейз по-настоящему поразился собственной самонадеянности – ведь он прекрасно знал, что Даниэль блестящий дуэлянт, и ему до него далеко. Понимание этого только сильней вывело Блейза из себя, и он принялся беспорядочно метать проклятья – все подряд, какие приходили ему на ум. У него была неплохая скорость в дуэли, но все же недостаточная, чтобы тягаться с Даниэлем Забини. Отец почти не колдовал – он забавлялся, легко уклоняясь от сумбурных атак Блейза и время от времени выставляя щит. Движения его были точно выверены – он не тратил лишних шагов или взмахов палочкой, и, в принципе, уже имел с десяток возможностей одним ловким заклятьем обезвредить противника. Все это Блейз отмечал краем сознания, злясь еще больше оттого, что Даниэль просто играет с ним. Мерлин, отец был единственным, с кем хладнокровному, в общем-то, Блейзу не удавалось сдерживаться. Совсем. Кровь стучала в голове, и ярость застилала глаза – верный признак того, что он непременно проиграет, однако ничего с собой поделать он не мог. Он только ярился и становился еще уязвимее.
– Слабак! – выплюнул Даниэль и издевательски захохотал.
Блейз крепче стиснул зубы. Ничего ответить он не мог – все силы уходили на этот бессмысленный поток заклятий, не достигающих цели, а только изматывающих его. Изумительно: способность анализировать происходящее по-прежнему не изменяла ему, однако взять себя в руки он все равно не мог. Он словно наблюдал себя со стороны. И вывод из этих наблюдений был только один: ты проиграешь.
– Ты мне надоел, – вдруг скучающим тоном объявил Даниэль, и таки воспользовался подходящим моментом, чтобы ударить Блейза черным лучом в живот.
Блейз согнулся пополам, а потом и вовсе рухнул на пол: казалось, внутренности накручивает на огромную вилку. Он глухо застонал, до крови прикусив губу. Только бы не завопить вслух – такого подарка делать отцу он не хотел, не мог себе позволить. Он прижал руки к животу, скрючившись на полу, извиваясь и поскуливая. Секунды растянулись в годы. Живот превратился в один жуткий комок боли, его словно рвали на части когти каких-то тварей.
Когда все закончилось, Блейз хватил воздух ртом, поперхнулся, и его стошнило на пол. Попытавшись подняться на колени, он ощутил, как живот свело болью, не такой сильной, как под действием проклятья, однако он без сил рухнул обратно на пол, скорчившись и обливаясь потом. Боль и слабость были настолько сильны, что он уже без злости, как-то лениво отметил про себя, что это очень унизительно – валяться вот так у ног этого подонка. Худшее, что могло произойти.
Даниэль предусмотрительно призвал волшебную палочку Блейза, прежде чем приблизиться к нему – при всей уверенности в своих силах этот гад всегда был предусмотрителен и чрезвычайно осторожен.
– Я знал, что ты придешь, – уведомил отец, и издевательским тоном добавил: – Мое самое большое разочарование, – он остановился над Блейзом и перекатился с носков на пятки и обратно, заложив руки за спину. – Должно быть, все потому, что мать слишком много носилась с тобой в детстве, – веселым тоном подытожил он и осклабился. – Но сегодня ты в кои-то веки оправдал мои ожидания своим приходом. Поздравляю, сын.
Блейзу очень хотелось послать его, однако боль в животе все еще была слишком сильна – он едва мог дышать. Постояв над ним, отец двинулся дальше по комнате, поскрипывая подошвами своих начищенных до блеска туфель и мурлыча себе под нос легкомысленный мотивчик из какой-то оперетты. Настроение у Даниэля было превосходное. Блейз перевернулся на спину и вдохнул поглубже. Стало легче. Он продолжал лежать, собираясь с силами, пока Даниэль расхаживал по комнате, явно придумывая, как с ним лучше поступить. Должно быть, знай он о последнем козыре Блейза, то не был бы так спокоен. Но Даниэль при всей своей предусмотрительности никогда даже не рассматривал возможности того, что Блейз унаследует его талант. «Ты весь в этих никчемных Морроу, – любил повторять лорд Забини, брезгливо кривясь и брызгая слюной при каждом слове, отчего его точеное красивое лицо искажалось до неузнаваемости. – Твоя мать – нищенка, и вы двое обязаны мне всем! Запомни это!» В его глазах Блейз всегда был слабовольным неудачником, и поэтому Даниэль предпочитал считать его целиком и полностью сыном рода Морроу.
Сделав над собой усилие, Блейз сел. Даниэль остановился поодаль, разглядывая его, как какую-то невиданную, но любопытную форму жизни – с чисто исследовательским, холодным интересом. Этот человек был неспособен на какие-либо положительные чувства. Ему были знакомы только презрение и ненависть.