— Веди, — устало согласился Уинсам. Господи, только бы она была дома. И всю дорогу до 112-й улицы (МакКлинтик жал на всю катушку) он размышлял, что будет делать, если не застанет Рэйчел.
Рэйчел не было. Дверь не заперта, записки нет. Обычно она не забывала черкнуть пару слов. И обычно запирала дверь. Уинсам вошел в квартиру. Две-три зажженных лампы. И никого.
Лишь комбинация валяется на кровати. Уинсам взял в руки черный гладкий шелк. Ночнушка-шелковушка, подумал он и поцеловал комбинацию в левую грудную чашечку. Зазвонил телефон. Уинсам не стал брать трубку. Но в конце концов решил ответить.
— Где Эстер? — задыхаясь спросила Рэйчел.
— Хорошее у тебя белье, — сообщил Уинсам.
— Спасибо. Она не приходила?
— Девушки, которые носят черное белье, опасны.
— Потом, Руни. Она унеслась, будто ей вожжа под хвост попала. Посмотри, там записки нет?
— Поехали со мной в Ленокс, в штат Массачусетс.
Вздох безграничного терпения.
— Нет там записки. Ничего нет.
— Ты посмотри, посмотри. Я в метро.
Рэйчел бросила трубку на полуслове. Уинсам остался сидеть у телефона с комбинацией в руках. Просто сидел.
Эстер и впрямь попала вожжа под хвост. А задница у нее была весьма чувствительная. Незадолго до разговора с Уинсамом Эстер сидела в прачечной и плакала; там Рэйчел ее и нашла.
— Что такое? — спросила она. Эстер заскулила громче. — Детка, — ласково сказала Рэйчел, — рассказывай.
— Отвали на фиг. — И Рэйчел пришлось бегать за ней между стиральными машинами и центрифугами, то и дело путаясь в сохнущих простынях, ковриках и лифчиках.
— Слушай, я ведь просто хочу тебе помочь. — Эстер боролась с простыней. Рэйчел беспомощно стояла посреди темной прачечной и взывала к подруге. В этот момент взбесилась стиральная машина в соседней комнате, и через дверь прямо им под ноги хлынул поток мыльной воды. Рэйчел выругалась, сбросила туфли, подоткнула юбку и помчалась за шваброй.
Не прошло и пяти минут после начала уборки, как Хряк Бодайн сунул голову в дверь.
— Неправильно драишь, — заявил он. — Где тебя учили так возить шваброй?
— Ага, — зарычала Рэйчел, — тебе нужна тряпка? Сейчас получишь. — И пошла на него, размахивая шваброй.
Хряк поспешно отступил.
— Что там стряслось с Эстер? Я столкнулся с ней у выхода.
Рэйчел и сама хотела об этом знать. К тому времени, когда она закончила драить пол и, вскарабкавшись по пожарной лестнице, влезла через окно в свою квартиру, Эстер, естественно, уже исчезла.
«Слэб», — тут же подумала Рэйчел. Слэб снял трубку почти сразу.
— Если она появится, я дам тебе знать.
— Но Слэб…
— Что? — спросил Слэб.
Ничего. Бог с ним. Рэйчел повесила трубку. Хряк сидел на подоконнике. Рэйчел машинально включила ему радио. Литл Уилли Джон пел «Лихорадку».
— Так что там с Эстер? — спросила Рэйчел, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Это я спросил, — ответил Хряк. — Могу спорить, что она залетела.
— Спорь. — У Рэйчел заболела голова, и она ушла в ванную. Медитировать.
Их всех лихорадило.
Но на этот раз Хряк — пошлый и злорадствующий — сделал верный вывод. Когда Эстер появилась у Слэба, вид у нее был точь-в-точь как у забеременевшей фабричной работницы, белошвейки или продавщицы: спутанные волосы, опухшее лицо, набухшая грудь и слегка обозначившийся живот.
Пять минут — и Слэб завелся. Он стоял перед «Датским сыром № 56» — кривоватым куском на занимавшей всю стену картине, рядом с которой сам Слэб в своей темной одежке казался карликом, — размахивал руками и то и дело откидывал волосы со лба.
— Не мели чушь, — вещал он. — Шенмэйкер не даст тебе ни гроша. Вот увидишь. Хочешь, заключим небольшое пари? Я уверен, что у ребенка будет здоровенный крючковатый шнобель.