V.

Вдоль стен стояли огромные каменные горшки с пальмами и цезальпиниями. На покрытом красным ковром возвышении в конце зала расположился небольшой джазовый оркестр: скрипка, тромбон, саксофон, труба, гитара, фортепиано и ударные. На скрипке играла немолодая и довольно полная дама. В данный момент музыканты исполняли пьесу для тромбона «C’est Magnifique»,289 и десантник ростом в шесть с половиной футов отплясывал джиттербаг с двумя официантками одновременно, а его стоявшие рядом приятели подбадривали их, хлопая в ладоши. Но отнюдь не пример Дика Пауэлла290 в роли американского морпеха, поющего «Салли и Сью, не надо грустить»,291 вдохновлял десантника — скорее, приверженность традициям, которая (надо полагать) латентно присутствует в зародышевой плазме каждого англичанина: еще одна шальная хромосома наряду с генами пятичасового чаепития и уважения к короне. В том, что янки воспринимали как диковинную причуду, как повод для музыкальной комедии, англичане видели историю, в которой Салли и Сью были не более чем случайными персонажами.

Ранним утром в белесом свете фонарей на пирсе для некоторых из этих зеленых беретов прозвучит команда «отдать швартовы». И потому ночь накануне отплытия предназначалась для сантиментов, шутливого флирта с разбитными официантками, для нескольких последних кружек пива и пары сигарет в этом зале, как будто специально созданном для прощальной вечеринки — солдатской версии знаменитого бала в субботнюю ночь перед Ватерлоо. Не составляло труда угадать, кто из десантников отплывал поутру: они уходили, не оглядываясь.

Папаша напился как свинья, вдрызг, и затащил обоих стражей в свое личное прошлое, копаться в котором им не хотелось. Однако пришлось выслушать подробный рассказ о его недолгом браке: о том, что он ей дарил, куда они ходили, как она готовила и какой была ласковой. Вскоре половина из того, что он говорил, превратилась в лепет, бессвязное бормотание. Но друзья не требовали ясности, не задавали вопросов — и не потому, что у них заплетались языки, просто от услышанного комок стоял в горле. Такими впечатлительными были Толстяк Клайд и Джонни Контанго.

Это мальтийское увольнение, подобно балу Золушки, неумолимо близилось к концу; время для пьяного хоть и замедляется, но все-таки не останавливается окончательно.

— Пошли, — в конце концов сказал Клайд, с трудом поднимаясь на ноги. — Пожалуй, пора сваливать.

Папаша печально улыбнулся и рухнул со стула.

— Пойдем поймаем такси, — предложил Джон. — Отвезем его на тачке.

— Черт, время-то уже позднее. — Кроме них, американцев в «Метро» не осталось. Англичане тихо и сосредоточенно прощались по крайней мере с этим уголком Валлетты. С уходом личного состава «Эшафота» все стало более прозаичным и обыденным.

Клайд и Джонни подхватили Папашу под руки, спустились по лестнице мимо укоризненно взирающих на них рыцарей и вышли на улицу.

— Эй, такси! — закричал Клайд.

— Нет такси, — сказал Джонни Контанго. — Кончились. Господи, какие громадные звезды.

Клайд начал препираться.

— Давай я все-таки его отведу, — предложил он. — Ты офицер, и тебе не обязательно возвращаться на ночь на корабль.

— Кто сказал, что я офицер? Я простой матрос. Твой браток, брат Папаши. Сторож брату моему.

— Такси, такси, такси.

— И лаймы мне как братья, и все люди братья. Кто сделал меня офицером? Конгресс. Офицер и джентльмен решением Конгресса. Да эти парни в Конгрессе ни хера не сделают, чтобы помочь англичанам в Суэце. Тут они не правы, и насчет меня они не правы.

— Паола, — простонал Папаша и подался вперед. Но друзья успели его удержать. Его бескозырка давно исчезла.

Голова бессильно свесилась, волосы упали на лоб, прикрыв глаза.

— А Папаша, оказывается, лысеет, — сказал Клайд. — Ни разу не замечал.

— Пока не выпьешь, ни черта не заметишь.

Пошатываясь, они побрели по Кишке, время от времени криками призывая такси. Такси не отзывались. Улица казалась тихой и пустынной, но это впечатление было обманчивым: чуть впереди, там, где начинался подъем к Королевской дороге, раздалось несколько резких взрывов, а из-за угла донесся гул огромной толпы.

— Что это? — спросил Джонни. — Революция?

Хуже — там шло побоище между двумя сотнями королевских десантников и тремя десятками моряков с «Эшафота».

Клайд и Джонни дотащили Папашу до угла поближе к своим.

— О-го-го, — сказал Джонни.

От шума Папаша очнулся и принялся звать жену. В воздухе мелькали ремни, но битых пивных бутылок и боцманских ножей не наблюдалось. Может, их просто не было видно. По крайней мере пока. У стены стоял Дауд, перед которым выстроилось человек двадцать десантников. Из-под его левого бицепса выглядывал еще один Килрой, который в данной ситуации мог бы сказать лишь одно: «ДАЕШЬ АМЕРИКАНЦЕВ». Должно быть, где-то в толпе сновал Лерой Язычок и колошматил англичан дубинкой по ногам. Что-то красное с шипением описало дугу в воздухе, упало возле Джонни Контанго и взорвалось.