Последний кусочек пластыря закрыл бровь Германа, и Дантист, сняв перчатки и бросив их в лоток, откинулся на спинку своего стула.
— Безмерно много и чудовищно мало. Кажется, что я знаю уже все об этом вирусе, но в то же время я ни на шаг не приблизился к созданию лекарства от этой болезни или хотя бы к пониманию его природы. Мне так и не удалось узнать, что повлияло на мутацию железодефицитной анемии, откуда она взялась.
— Чей-то неудачный лабораторный эксперимент? — предположил Герман, склонившись вперед и облокотившись на свои колени.
— Предполагать можно всю жизнь. Вариантов много, а правильный только один. И я не могу отыскать его, — негромко произнес Док и вздохнул. — Когда я создавал эту ассоциацию, то надеялся, что вместе нам удастся найти ответы на все вопросы, связанные с вирусом. Но я ошибся.
— Но весь ассоциация необходима. Она сплотила всех зараженных, дала людям веру, позволила спастись от произвола властей, отправляющих больных на утилизацию.
— Разумеется. Так оно и было вначале… До тех пор, пока здесь не появился Альберт. Он изменил все. Он избавил меня от непосильного бремени власти, которое меня тяготило, но в то же время перевернул с ног на голову всю структуру ассоциации, сменив направление нашей деятельности. И я не скажу, что мне нравится новое направление, в котором мы движемся. Это путь в бездну.
— Что такого он сделал? Ведь В.А.М.П. пока лишь процветает. По словам Вики, раньше вампы и вовсе ютились на съемных убитых квартирах, а теперь дела ассоциации явно идут в гору.
Док едва заметно поморщился.
— Ах, Вики. Она всегда была заложницей своего неисправимого оптимизма. И даже на Альберта всегда смотрела с немым восхищением, хотя сама давно уже не наивная девушка, да и он никогда ее особенно не выделял. Может, для нее все эти изменения и к лучшему. Или она сама так считает, но я почти уверен, что мы обречены на вымирание, если Альберт не прекратит играть в свои игры.
— Если бы ты был более конкретным и объяснил мне, о чем речь, то я мог бы помочь, — осторожно предложил Герман.
— А какой смысл? Ты уже все знаешь. Вся необходимая информация у тебя есть, просто ты не можешь сложить ее воедино, создать общую картину и вычленить суть.
— Я не понимаю.
— Нет. Ты просто не хочешь подумать своей головой, Герман… Ты в игре Альберта, выходишь на сцену по его сценарию, но еще продолжаешь спрашивать, о чем эта пьеса и каков будет ее финал. Если ты не в состоянии сам все проанализировать, то тут я тебе не помощник.
Нахмурившись, Герман одарил Дока тяжелым взглядом, в котором читалось непонимание и легкая обида. Но Дантист проигнорировал это недовольство и развернулся к своей банке со спиртом и змее в контейнере.
— Если тебя не затруднит, то я хотел бы до сна успеть закончить с щитомордником, — не повышая голос произнес медик и махнул рукой в сторону двери.
Поднявшись с расшатанной табуретки, Герман, насупившись, молча вышел из крошечной комнаты Дока.
«Проблема этой ассоциации лишь в одном: если бы все вампы говорили внятно и прямо, не загадывая свои загадки, то жизнь здесь была бы гораздо приятнее!»
Едва оказавшись в полупустой общей спальне, Герман первым делом обратил внимание, что из-под его одеяла на койке выглядывал уголок пластиковой бумаги, сложенной пополам. Развернув послание, боксер увидел небольшие круглые буковки, явно выведенные женской рукой:
«Мне который час названивает нервная рыдающая женщина по имени Елена, которая жаждет с тобой о чем-то поговорить. Ничего не хочешь мне рассказать?»
— Черт… — едва слышно ругнулся себе под нос Герман.
Нужно было объясниться с Викторией. И подумать, как сберечь сестру от Султана, если тот рискнул бы еще раз послать своих людей в Абакан.
К рабочему кабинету Вики Герман шел с тяжелым сердцем. И, стоило ему постучать и расслышать тихое «Войдите», как вся смелость куда-то испарилась.
«Она наверняка безмерно зла, что ее компьютером воспользовались без разрешения».
Она сидела на своем троне, окруженная мониторами и проводами, но взгляд ее был устремлен только на вошедшего. Укоризненный взгляд.
— Вики.
— Герман.
Молчание. Оба застыли на своих местах: она за компьютером, развернув кресло в сторону входа, он — на границе коридора и комнаты, как неприкаянный дух, который не мог переступить порог без разрешения.
— Прости, что я так поздно. Возникли неприятности.
— Альберт мне уже все рассказал, — сухо произнесла женщина, отворачиваясь обратно к мониторам. — Тебе сильно досталось?
— Можно сказать, легко отделался.
— Что ж… Хорошо.
Повисла пауза, от которой воздух в комнате стал вязким, как кисель, и с трудом проталкивался в легкие, застревая в глотке.
— Ты… злишься на меня?