В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

дар писать стихи, знал с грехом пополам французский язык и более ничего. В

Белеве втерся он в круг Жуковского, который имел удивительную слабость к

пустым людям, терпел их и помогал им13. <...>

В 1812 году пошел он было в ополчение, но был ли на действительной

службе и какие совершил подвиги -- неизвестно14. Он воротился, по окончании

войны, в Россию, в Белев, где готовилось ему неожиданное и незаслуженное

счастие. Там жила одна почтенная дама, Катерина Афанасьевна Протасова,

урожденная Бунина, мать Александры Андреевны и Марии Андреевны. Должно

знать, что отец ее, Бунин, вне брака прижил Василия Андреевича Жуковского.

Жуковский жил у сестры, как сын родной, и, весьма естественно, влюбился в одну

из дочерей ее, Марью Андреевну. Я не знал ее лично, а слышал, что она не была

такая красавица, как сестра ее, но также женщина умная, милая и кроткая.

Жуковский, на основании буквы законов, мог бы вступить в брак с нею; но

Катерина Афанасьевна, боясь греха, не соглашалась выдать дочь за дядю, и это

препятствие к исполнению его единственного желания, к достижению счастия и

отрады в жизни внушило ему то глубокое уныние, то безотрадное на земле

чувство, которым дышат все его стихотворения. Шиллер был счастливее его.

Марья Андреевна вышла впоследствии замуж за достойного человека,

дерптского профессора Мойера, составила его счастие, но сама жила недолго.

Александра Андреевна сделалась предметом страсти Воейкова. <...>

Непритворная, как казалось, горесть его тронула весь женский мир, к которому,

по мягкости сердца, принадлежал и Жуковский; <...> Воейков посватался, и

Сашеньку за него отдали. <...> Вот Жуковский написал Александру Тургеневу:

"Спаси и помилуй! найди место Воейкову, нельзя ли на вакансию Андрея

Кайсарова?" (убитого при Рейхенбахе). Тургенев привел в движение свою

артиллерию, и Воейков был определен ординарным профессором русской

словесности в Дерптском университете. Он был совершенный невежда: на

лекциях своих, на которые являлся очень редко, не преподавал ничего, а только

читал стихи Жуковского и Батюшкова, приправляя свое чтение насмешками над

Хвостовым, Шишковым и пр. Немцам, ненавидящим трудный русский язык, это

было на руку. <...>

В 1820 году поступил попечителем Дерптского университета князь Карл

Андреевич Ливен. <...> Воейков опять обратился к Жуковскому и Тургеневу.

"Подлецы немцы, -- писал он, -- ненавидящие всех русских и особенно

патриотов и честных людей, обнесли меня у Ливена. Как благородный человек

(он всегда так величал себя), я не мог снести гласного оскорбления и принужден

выйти. Я писал к нему не доносы, а благонамеренные советы".

Стали искать места Воейкову. Жуковский вспомнил, что за четыре года

пред тем я предлагал ему [Жуковскому] сотрудничество в "Сыне Отечества",

обещая 6000 руб. в год. Тогда он отказался, имея в виду место у великой княгини,

а теперь вздумал предложить мне Воейкова. Приехал ко мне, стал выхвалять

дарования своего друга, его прилежание и т. п. и убеждал взять его в сотрудники,

уверяя, что мне будут помогать своими трудами он сам, Жуковский, Батюшков,

князь П. А. Вяземский, В. Л. Пушкин, Н. И. Тургенев, Д. Блудов и все друзья его.

Я не знал Воейкова вовсе, но, воображая, что профессор должен же быть человек

знающий и грамотный, согласился на предложение. <...> Воейков стал заниматься

в редакции "Сына Отечества", но ни одно из обещаний Жуковского, ни одно из

моих ожиданий не исполнилось. <...> Сотрудничество его в "Сыне Отечества"

продолжалось с половины 1820 до начала 1822 года. <...>

В конце 1820 года занемогла великая княгиня Александра Федоровна и с

великим князем отправилась в Берлин. Жуковский поехал с ними, присылал

иногда стихи свои, но сериозно не принимал участия в журнале. Друзья его

охладели к Воейкову. <...> Он обязан был всем своим существованием

несравненной жене своей, прекрасной, умной, образованной и добрейшей

Александре Андреевне, бывшей его мученицею, сделавшейся жертвою этого

человека. Всяк, кто знал ее, кто только приближался к ней, становился ее

чтителем и другом. Благородная, братская к ней привязанность Жуковского,

преданная бессмертию в посвящении "Светланы"15, известна всем. <...>

Лишь только приехал из-за границы Жуковский, я обратился к нему <...>

и убедительно просил освободить меня от Воейкова. В то время Пезаровиус

удалился от "Русского инвалида". Жуковский успел доставить место редактора

Воейкову и принудил его отказаться от участия в "Сыне Отечества". <...> Забавна была притом одна проделка с ним Булгарина. Воейков, желая

показать превосходство "Инвалида" над "Сыном Отечества", выставил в нем, что

на "Сын Отечества" 750 подписчиков, а на "Инвалид" -- 1700. Булгарин

воспользовался этим и подал в Комитет 18 августа прошение об отдаче ему в

аренду издания этой газеты, обязуясь платить вдвое против того, сколько

получают от Воейкова. <...> Семейство Воейкова пришло в ужас. Жуковский

приехал ко мне и просил отклонить беду, угрожающую друзьям его. Я взялся

уговорить Булгарина. При этом случае Жуковский сказал мне: "Скажите

Булгарину, что он напрасно думал уязвить меня своею эпиграммою; я во дворец