Павловске против Софьи Самойловой, делали шарики и откладывали с
Жуковским по числу ее взглядов.
ИЗ "АВТОБИОГРАФИИ"
<...> Я вздумала писать масляными красками деревья с натуры, но
Жуковский меня обескуражил, сказав, что мои деревья похожи на зеленые
шлафроки.
<...> Почти все вечера я проводила всегда у Карамзиных. Екат<ерина>
Андр<еевна> разливала чай, а Софья Ник<олаевна> делала бутерброды из
черного хлеба. Жуковский мне рассказывал, что когда Н<иколай> М<ихайлович>
жил в китайских домиках, он всякое утро ходил вокруг озера и встречал
императора с Александром Николаевичем Голицыным. Император
останавливался и с ним разговаривал иногда, а Голицына, добрейшего из
смертных, это коробило. Вечером он часто пил у них чай. Екат<ерина>
Андр<еевна> всегда была в белом капоте, Сонюшка в малиновом балахоне.
Пушкин бывал у них часто, но всегда смущался, когда приходил император. Не
любя семейной жизни, он всегда ее любил у других, и ему было уютно у
Карамзиных: все дети его окружали и пили с ним чай. Их слуга Лука часто сидел
как турка и кроил себе панталоны, государь проходил к Карамзиным, не замечая
этого. "Карамзин, -- говорил Жуковский, -- видел что-то белое и думал, что это
летописи". У нас завелась привычка панталоны звать "летописи". Жуковский
заставил скворца беспрестанно повторять: "Христос воскрес". Потом скворец
ошибется и закричит: "Вастиквас", замашет крыльями и летит в кухню.
Александра Федоровна терпеть не могла Наполеона. Государь [Николай] часто
его хвалил. Княгиня Трубецкая, чтобы польстить государыне, сказала: "Это был
тиран, деспот". Догадалась, что сказала невпопад, и сконфузилась. Я Жуковскому
сказала: "Эта дурища при слове "деспот" сконфузилась, и с ней сделался
"вастиквас". Все это было принято в нашем арго. <...>
Жуковский <...> говорил [мне]: "Прелестная Иосифовна, потому что вы
прямо дитя от Иосифа Прекрасного, [почему] гневаетесь на меня, свиную
образину?" <...>1
Тогда у Карамзиных вечером собирались те, что мы называем les jeunes
gens distingu'es (избранные молодые люди). <...> Что касается дам, всякий вечер
там были три графини Тизенгаузен, племянницы Палена, m-me Карамзина очень
сблизилась в Ревело с их матерью. Они были очень красивы, но у них были
слишком длинные ноги, и Жуковский сказал о них: "Они очень хороши, но жаль,
что нижний этаж вверх просится".
Жуковский просил меня познакомиться с Николаем Ивановичем
Тургеневым. <...> Я очень хорошо знаю и часто вижу его брата Александра, он
очень дружен с Жуковским. Однажды на вечере императрицы государь мне
сказал: "Вы часто видаете Тургенева, это враг нашей фамилии". -- "В. в., неужели
вы думаете, что если бы я была в этом убеждена и если бы он когда-нибудь
осмелился сказать слово против вас, я бы его принимала? Это прекрасный, но
заурядный человек, он презабавный болтун. Однажды он говорил Жуковскому:
"Я искал Бога в природе, в храмах..." -- "И все ты врешь, -- сказал Жуковский, --
никогда и нигде ты его не искал". -- "Да, -- сказал император, -- Жуковский
уговорился с ним ехать за границу, наставник моего сына едет с этим
либералом"". Я Жуковского предупредила, он пошел к императрице, которая
всегда улаживает его промахи, и тем дело кончилось. Он страдал сильным
геморроем и поехал в Швейцарию со своим другом, безруким Рейтерном,
который прекрасно пишет левой рукой акварели. Он ему выхлопотал пенсию2.
<...> я забыла тебе сказать то, что никому никогда не говорила: Жуковский хотел
на мне жениться. -- "И ты предпочла Смирнова?" -- "Аттанде-с, аттанде-с, Смирнов тогда не показывался на нашем горизонте и преспокойно веселился во
Флоренции. Жуковский вечно шутит. Я ходила вокруг озера и слышу поодаль
голос: он был у греческого мостика -- и кричит мне: "Принцесса моего сердца, я
сделан генералом, хотите быть моей генеральшей?" -- "Сама генеральша, прежде
вас, фрейлины -- 4-го класса". В этот день Плетнев приехал давать уроки великим
князьям, и мы его пригласили к нам обедать. После обеда он мне вдруг говорит:
"Вы начинаете скучать во дворце, не пора ли вам выйти замуж?" -- "За кого? Разве
за камер-лакея, кроме уродов вроде флигель-адъютанта Элпидифора Антиоховича
Зурова или Юрьевича, мы никого не видим". -- "А Василий Андреевич? Он мне
дал поручение с вами поговорить". -- "Что вы, Петр Александрович, Жуковский
тоже старая баба. Я его очень люблю, с ним весело, но мысль, что он может
жениться, мне никогда не приходила в голову. Да я не хочу выходить замуж, а что
мне скучно, так я скучаю, недаром Пушкин говорит:
Что ж делать, бес,
Вся тварь разумная скучает"3.
Потом уж я была замужем, по обыкновению, сидела у лампы, пришел
Жуковский, и болтали до десяти часов; уходя, он мне сказал: "Вот видите, как мы
приятно провели вечер, это могло быть всякий день, а вы не захотели". -- "Бедный
Жуковский". -- "Не жалейте его, он женился на дочери Рейтерна и очень с ней
счастлив, несмотря на то что ей двадцать лет, а ему пятьдесят пять4. Жаль только,
что она страдает нервами; у меня есть его комические письма, я прочту их тебе".
<...>
Как доказательство, что я ничего не умею делать кстати, приведу пример.