В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Легко понять, с каким участием наш поэт начал смотреть на молодого

человека. Обласкав и одобрив его, он употребил особенное старание, чтобы

начальник его по службе, при первой поездке своей в Санкт-Петербург, не

отказался и его взять с собою. В начале нынешнего года он уже был здесь. Между

тем, пока придумываемы были и вновь передумываемы разные предположения,

как бы устроить лучше судьбу его, В. А. Жуковский желал, чтобы он изложил для

него на бумаге историю внутренней жизни своей и определительнее бы высказал,

на что хочет решиться для поправления будущей судьбы своей. Мы с

удовольствием передаем читателям этот любопытный ответ, ничего не переменяя

в первом опыте прозы поэта: пусть чистосердечный его язык и оригинальный

взгляд на предметы сохранят всю свою свежесть.

"Вашему превосходительству угодно, чтобы я рассказал свою историю.

Постараюсь объяснить себя, как буду в состоянии.

Если не заблуждаюсь, природа наделила меня привязанностью к звукам,

но между тем назначила родиться и жить в такой сфере, где ничто не могло

способствовать своевременному пробуждению и образованию этого инстинкта,

где более всего раздается безмолвие для души, где менее всего слышится музыка

слова. Не гармонический тот класс, из которого я происхожу. Отец мой не имел

никакого состояния и умер, оставив меня трехлетним ребенком на руках матери, в

совершенной бедности. Мать моя приняла довольно горя, пока мне нужно было

подняться из столь слабого младенчества. О воспитании говорить нечего.

Одиннадцати лет из уездной школы отдали меня на службу, в одно губернское

место, где надлежало мне доучиваться почерку и грамоте, перебеляя черновые

сочинения канцелярских писателей. Не много можно было почерпнуть из той

словесности, какую видел я перед собою. Наша приказная фразеология, в

отдаленных и низших местах, нельзя сказать, чтоб отличалась вкусом. Но так как

я очень мало еще смыслил, то и эта незавидная проза казалась мне высоким

красноречием. Умственное любопытство тех, с которыми я находился в обществе,

ограничивалось также не весьма изящным чтением: старые сказки, давно забытые

повести ходили между ними в обращении; да тем делиться не имели они

готовности, стараясь наслаждаться скрытно. Поэтому очень мало приводилось

мне читать, не говоря уже о чем-нибудь порядочном. Первая хорошая книга,

которая попалась мне в руки, была -- басни Крылова: я им чрезвычайно

обрадовался, так что вытвердил их наизусть, и помню большую часть теперь. По

ним я стал учиться рифмам и излагать стихами разные сказки. Решительное

желание сделаться стихотворцем овладело мною при чтении Плутарха, когда мне

было от роду лет шестнадцать: я воспламенился и с величайшим усердием ломал

голову над рифмами: не разумея стоп и размера, утешался только созвучиями;

необузданный стих мой содержал иногда слогов двадцать, ударение прыгало и

садилось произвольно. Хотя я приметил нестройность в этой отчаянной музыке,

однако долго не отгадывал, отчего у меня выходила такая нескладица, и это

доставляло мне порядочную пытку. Целые ночи были проведены в усилиях

открыть тайну. <...>

Но желания велики, а крылья слабы. Часто умственное бессилие наводило

на меня глубокую тоску, часто мучился я недоверчивостью и сомнением и тем

более скрывал мою тайну.

Вот пронесся слух о путешествии государя наследника и что ваше

превосходительство находитесь в свите. Наш город пробудился: все

приготовлялось. Я тоже не был в бездействии: я решился сделать себе насилие,

преодолеть робость. Пересмотрел мои опыты, собрал все, что находил из них

лучшего, поправил, переписал и пошел с тетрадью к вашему превосходительству,

как только вы приехали. Мог ли я сделать лучше? Я нес подарок мой со

смятением, но поддерживался, утешался мыслию, что услышу правду и верный

приговор себе.

И ваше превосходительство признали во мне способности. Это для меня

крайне утешительно и лестно. Вы с добродушием тогда спросили: чего бы я мог

желать себе? Конечно, если действительно существует во мне что-нибудь

похожее на природные дарования, я желал бы обработать их, воспитать

способности учением, распространить силы познаниями. Но где средства?

И вот я в Петербурге. Не за тем ли я сюда явился, чтобы решить задачу

жизни, начать новый период? Но как осуществить надежды, сделать поворот?

Средства учения здесь существуют, надобно приняться за все, потому что ничего

не знаю. <...>

В таких обстоятельствах, к исполнению моего желания и вашей воли,

существует разве один способ, одно средство: надобно искать такого рода

службы, при которой бы, с отправлением обязанности, соразмерной моим

способностям, я мог иметь время для учения. Ваше превосходительство с редким

добродушием вызвались принять участие в этом. Вы заботитесь обо мне,

занимаетесь моей судьбою. Это сильно меня трогает и смущает, потому что прав

мало имею. <...>

Ваше превосходительство лучше знает, что для меня нужно. Если мои

способности возбуждают внимание, если от них можно чего-нибудь надеяться,

прошу вашего участия: доставьте мне место, где бы, исполняя свою обязанность,

я мог иметь книги и время. Благодарить вас иначе не буду в силах, как усердным