В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

так как он в нем разговаривает с другом своего детства (Анною Петровной

Зонтаг), то здесь душа его высказывается живее, переходя свободно от картин к

шуткам, а от шуток к делам семейным или к воспоминаниям о прошлом. Здесь он

виден точно таким, как его помнят друзья его в своем обществе. "29 января (10

февраля) 1833. Берне. Вы, верно, думаете обо мне на берегу Черного моря40 в

этот день, а я думаю об вас на берегу Женевского озера. Вероятно, и около вас то

же, что вокруг меня, то есть весна (посылаю вам первую фиалку, сорванную

нынче в поле). Ваш Эвксин величественнее моего Лемана, но, верно, не

живописнее своими утесами; а таких деревень, какие здесь, -- у вас и в помине

нет. Зато в вашу гавань влетают на парусах стопушечные корабли; шум торговли

и разнообразие народов отличают вашу пристань: восточные костюмы

напоминают вам о "Тысяче одной ночи", и подчас вести о чуме приводят вас в

беспокойство. Здесь все тише и однообразнее; нет такого величия в равнине

озера, которого гранитные высокие берега кажутся весьма близкими; лазурь его

вод не столь блистательна; волны его не столь огромны, и рев его не так грозен во

время бури: вместо кораблей летают по нем смиренные челноки, оставляя за

собою струю, и над ними вьется рыболов. Но природа везде -- природа, то есть

везде очаровательна. Какими она красками разрисовывает озеро мое при

захождении солнца, когда все цвета радуги сливают небо и воды в одну

великолепную порфиру! Как ярко сияет, по утрам, снег удивительной чистоты на

высоких темно-синих утесах! Как иногда прелестна тишина великолепных гор,

при ярком солнце, когда оно перешло уже за половину пути и начинает

склоняться к закату, когда его свет так тихо, так усыпленно лежит на всех

предметах! Идешь один по дороге; горы стоят над тобою под голубым

безоблачным небом в удивительной торжественности; озеро как стекло, не

движется, а дышит; дорога кажется багряною от солнечного света: по горам

блестят деревья; каждый дом, и в большом расстоянии, виден; дым светло-

голубою движущеюся лентой тянется по темной синеве утесов; каждая птица,

летящая по воздуху, блестит; каждый звук явственно слышен; шаги пешехода, с

коим идет его тень, скрып воза, лай собаки, свист голубиного полета, иногда

звонкий бой деревенских часов... все это прелесть! Но я вам принялся описывать

то, что у меня перед глазами, не сказав ни слова о себе. И не скажу ни слова, ибо

все сказал в письме к сестре, которое вы получите вместе с вашим. Два раза петь

одну песню скучно, а мне хотелось непременно что-нибудь прочирикать вам в

день моего рожденья -- итак, будьте довольны маленьким отрывком

швейцарского ландшафта, который, сам не знаю как, сбежал с пера моего на

бумагу. Дело в том, что ныне мне стукнуло 49 лет и пошел пятидесятый год --

плохо! Я не состарился и, так сказать, не жил, а попал в старики. Жизнь моя была

вообще так одинакова, так сама на себя похожа и так однообразна, что я еще не

покидал молодости, а вот уж надобно сказать решительно "прости" этой

молодости и быть стариком, не будучи старым. Нечего делать! Но мне некогда

говорить о себе; поговорим об вас. Плетнев уведомляет меня, что вы прислали

еще том своих повестей; между ними есть одна, которая много слез выманила из

глаз его, -- одна, в которой наше прошлое описано пером вашим. Я просил его,

чтоб он велел как можно мельче переписать для меня эту повесть и прислал бы в

первом письме. Хочу, у подошвы швейцарских гор, посидеть на том низком

холмике, на коем стоял наш мишенский дом с своею смиренною церковью, на

коем началась моя поэзия Греевой элегиею. А вам скажу одно: пишите как можно

более! У вас в душе много богатства, в уме ясности и опытности. Вы имеете

решительный дар писать и овладели русским языком. Я хочу для вас не авторской

славы: хочу для вас сладости авторской жизни, а для читателей ваших истинной

пользы. Как умная мать, которая знает свое ремесло, ибо выучена ему любящим

сердцем, здравым умом и опытом, пишите о том, что знаете сами в науке

воспитания: теперь повести, а со временем соберите в одну систему и правила,

коим сами следовали. Передайте свою тайну другим матерям: поле, которое

можете обработать, неограниченно и неистощимо. Для распространения и

приведения в порядок мыслей своих загляните в лучшие книги (но весьма не

многие) для воспитания и нравственной философии и потом бросьте их -- и

пишите свое. Вы не обманетесь и не обманете других, ибо напишете свое, взятое

из существенной жизни и только обдуманное простым умом, не отуманенным

предрассудками и умствованием. Этот совет посылаю вам вместо подарка в день

рождения".

Год и три месяца пробыл Жуковский за границею. В Швейцарии же

написал он первые три главы "Ундины", которой окончание отодвинуто было

обстоятельствами до 1836 года. В начале сентября 1833 года прибыл он к своей

должности и с новыми силами принялся за ежедневные труды.

XIX

Оставалось совершиться последнему, важнейшему периоду великого дела.

Все части приведены были в такое положение, чтобы в 1837 году, свободно и в

полноте, они достигли своего окончания. При Божьей помощи ревностно шел