В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Я, признаюсь, люблю Карамзина читать

И в слоге Дмитреву стараюсь подражать.

Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,

Тот изъясняется приятно и свободно.

Славянские слова таланта не дают,

И на Парнас они поэта не ведут.

Кто русской грамоте как должно не учился,

Напрасно тот писать трагедии пустился2;

Поэма громкая, в которой плана нет3,

Не песнопение, но сущий только бред.

Вот мнение мое! Я в нем не ошибаюсь

И на Горация и Депрео ссылаюсь:

Они против врагов мне твердый будут щит;

Рассудок следовать примерам их велит.

Талант нам Феб дает, а вкус дает ученье.

Что просвещает ум? питает душу? -- чтенье.

В чем уверяют нас Паскаль и Боссюэт,

В Синопсисе4 того, в Степенной книге5 нет.

Отечество люблю, язык я русской знаю,

Но Тредьяковского с Расином не равняю;

И Пиндар наших стран тем слогом не писал,

Каким Боян в свой век героев воспевал6.

Я прав, и ты со мной, конечно, в том согласен;

Но правду говорить безумцам -- труд напрасен.

Я вижу весь собор безграмотных славян,

Которыми здесь вкус к изящному попран,

Против меня теперь рыкающий ужасно,

К дружине вопиет наш Балдус7 велегласно:

"О братие мои, зову на помощь вас!

Ударим на него, и первый буду аз.

Кто нам грамматике советует учиться,

Во тьму кромешную, в геенну погрузится;

И аще смеет кто Карамзина хвалить,

Наш долг, о людие, злодея истребить".

Не бойся, говоришь ты мне, о друг почтенный.

Не бойся, мрак исчез -- настал нам

век блаженный!

Великий Петр, потом Великая Жена,

Которой именем вселенная полна,

Нам к просвещению, к наукам путь открыли,

Венчали лаврами и светом озарили.

Вергилий и Омер, Софокл и Эврипид,

Гораций, Ювенал, Саллюстий, Фукидид

Знакомы стали нам, и к вечной славе россов

Во хладном Севере родился Ломоносов!

На лире золотой Державин возгремел,

Бессмертную в стихах бессмертных он воспел;

Любимец Аонид и Фебом вдохновенный,

Представил Душеньку в поэме несравненной8.

Во вкусе час настал великих перемен:

Явились Карамзин и Дмитрев-Лафонтен9!

Вот чем все русские должны гордиться ныне!

Хвала Великому! Хвала Екатерине!

Пусть Клит рецензии тисненью предает --

Безумцу вопреки. Поэт всегда Поэт.

Итак, любезный друг, я смело в бой вступаю;

В словесности раскол, как должно, осуждаю.

Арист10 душою добр, но автор он дурной,

И нам от книг его нет пользы никакой;

В странице каждой он слог древний выхваляет

И русским всем словам прямой источник знает, --

Что нужды? Толстый том, где зависть лишь видна,

Не есть Лагарпов курс11, а пагуба одна.

В славянском языке и сам я пользу вижу,

Но вкус я варварский гоню и ненавижу.

В душе своей ношу к изящному любовь;

Творенье без идей мою волнует кровь.

Слов много затвердить не есть еще ученье,

Нам нужны не слова -- нам нужно просвещенье12.

  1810

6. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ В. А. ЖУКОВСКОГО

Он стал известен сам собой;

На лире он любовь, героев воспевает;

Любимец муз соединяет

Прекраснейший талант с прекраснейшей душой.

; 1817

7. К В. А. ЖУКОВСКОМУ

Товарищ-друг! Ты помнишь ли, что я

Еще живу в сем мире?

Что были в старину с тобою мы друзья,

Что я на скромной лире,

Бывало, воспевал талант изящный твой?

Бывало, часто я, беседуя с тобой,

Читал твои баллады и посланья:

Приятные, увы, для сердца вспоминанья!

Теперь мне некому души передавать:

С тобою, В<яземски>м, со всеми я в разлуке;

Мне суждено томиться, горевать

И дни влачить в страданиях и скуке.

Где Б<лудо>в? Где Д<ашко>в? Жизнь долгу

посвятив,

Они заботятся, трудятся;

Но и в трудах своих нередко, может статься,

Приходит им на мысль, что друг их старый жив.

Я жив, чтоб вас любить, чтоб помнить всякий час,

Что вас еще имею;

Благодаря судьбу, я в чувствах не хладею.

Молю, чтоб небеса соединили нас.

  9 января 1830

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

8. ПОСЛАНИЕ К ЖУКОВСКОМУ ИЗ МОСКВЫ В КОНЦЕ 1812 ГОДА

Итак, мой друг, увидимся мы вновь

В Москве, всегда священной нам и милой!

В ней знали мы и дружбу и любовь,

И счастье в ней дни наши золотило.

Издетства, друг, для нас была она

Святилищем драгих воспоминаний;

Протекших бед, веселий, слез, желаний

Здесь повесть нам везде оживлена.

Здесь красится дней наших старина,

Дней юности, и ясных и веселых,

Мелькнувших нам едва -- и отлетелых.

Но что теперь твой встретит мрачный взгляд

В столице сей и мира и отрад? --

Ряды могил, развалин обгорелых

И цепь полей пустых, осиротелых --

Следы врагов, злодейства гнусных чад!

Наук, забав и роскоши столица,

Издревле край любви и красоты

Есть ныне край страданий, нищеты.

Здесь бедная скитается вдовица,

Там слышен вопль младенца-сироты;

Их зрит в слезах румяная денница,

И ночи мрак их застает в слезах!

А там старик, прибредший на клюках

На хладный пепл родного пепелища,

Не узнает знакомого жилища,

Где он мечтал сном вечности заснуть,

Склонив главу на милой дщери грудь;

Теперь один, он молит дланью нищей

Последнего приюта на кладбище.

Да будет тих его кончины час!

Пускай мечты его обманут муку,

Пусть слышится ему дочерний глас,

Пусть, в гроб сходя, он мнит подать ей руку!

Счастлив, мой друг, кто, мрачных сих картин,

Сих ужасов и бедствий удаленный

И строгих уз семейных отчужденный,

Своей судьбы единый властелин,

Летит теперь, отмщеньем вдохновенный1,

Под знамена карающих дружин!