В аду

Как-то, как это часто теперь случалось, ночью Анна проснулась в холодном поту. Ей снился сон, в котором красивый, ощетинившийся волк рвал на части ее ногу, а она лишь слабо отмахивалась, не имея возможности отогнать хищника. Очнувшись и схватившись за ногу, чтобы унять боль, баронесса сжала руками пустоту и в тот же миг громко и протяжно завыла, как тот зверь из ее кошмара, и тяжело опустилась на подушки. Так, издавая то вой, то стоны, то похожее на детское хныканье, она пролежала почти полночи, а затем, поняв, что не заснет, прицепила кое-как протез и, опираясь на одну здоровую, родную конечность и две свои крепкие деревяшки, Анна подошла к уставленному яствами столу: резким движением наполнила вином украшенный драгоценными камнями стеклянный кубок и залпом осушила его, а после второй и третий сосуд; подцепив ножом внушительный кусок утиной грудки, отправила его в рот и, не прожевав полностью, принялась за гроздья винограда и яблоки. С каждым съеденным куском баронесса ощущала, что голод ее только нарастает, и утолила его лишь тогда, когда попробовала, понадкусывала от всего, что было на столе. После этого короткого стихийного пиршества она, уже порядком захмелевшая, проковыляла к раскрытому настежь сундуку, из которого призывно вываливались новые наряды. Выбрав из вкусной груды расшитое золотом темно-красное, бархатное платье, Анна, не желая звать на помощь служанку, довольно долго пыталась в него облачиться. В конце концов, затянув кое-как шнуровку, порядком уставшая и отвыкшая от подобных действий, прямо как была, заползла обратно на кровать и сразу заснула.

* * *

На следующее утро Анна пребывала в еще большей тоске-печали, которую усиливала никак не проходящая головная боль, как будто большая птица мощным, тупым клювом долбила в затылок, а также душераздирающее зрелище, которое баронесса наблюдала из выходившего во внутренний двор замка окна в своих покоях. Свора хрипящих, захлебывающихся слюной волкодавов со всех сторон яростно набрасывалась на старого бурого медведя, прикованного цепями к каменной стене. Несмотря на внушительные размеры и грозный рык, несчастному животному не удавалось отогнать от себя рычащую стаю, и время от времени какая-нибудь из собак отхватывала от мишки кусок мохнатой шкуры.

Поглощенная своими переживаниями и страданиями медведя, Анна не сразу расслышала стук в дверь.

– Войдите, – громко сказала баронесса, не отрывая глаз от происходящего во дворе жестокого действа, и тут же пожалела о том, что дала такое разрешение, ибо почувствовала, что к ней приближается тот, кого она так давно и с ужасом ждала.

– Я вижу, вы все-таки начали есть, – довольный, улыбался Кестер, подходя к Анне. – Очень хорошо, ведь иначе вы скоро совсем растаете, а мне бы этого совсем не хотелось, – ласково мурлыкал он.

«Подлый… подлый, умелый притворщик», – думала про себя Анна.

– Освободите медведя, барон, – тихо произнесла она.

– Как скажете, сударыня, – Кестер стоял почти вплотную к Анне. Не раздумывая долго, он быстрым движением расшнуровался, задрал подол ее платья и, удерживая за шею, не сильно, не грубо, только лишь для того, чтобы максимально обездвижить, вошел в нее. Стараясь не издать ни звука, Анна судорожно вцепилась в руку Кестера, которой тот обхватил ее за талию, однако время от времени с губ ее все же слетали тихие стоны. Когда же он кончил, прижался горячей щекой к плечу баронессы, головная боль ее прошла, все тело дрожало, а лицо было мокрым от слез. И плакала Анна не от того, что Кестер в очередной раз унизил ее, а от того, что осознавала: никогда раньше со своим любимым мужем, что бы тот ни вытворял с нею в порыве страсти, она не испытывала подобного нынешней сладкой, блаженной истоме… Анна плакала от того, что чувствовала: если бы Кестер не прижал ее к себе, она сама прильнула бы к нему всем своим существом, признала бы пред ним свое поражение.

И в этот момент Анна ненавидела себя еще больше, чем своего мучителя. Ах, если бы она могла, если бы только могла, выбросившись немедля из окна, убить себя, но прежде – барона! воткнув в его красивые зеленые глаза серебряную вилку с двумя острыми зубьями, с помощью которой сегодня ночью она так жадно поглощала мясо.

Слушая удаляющиеся шаги, Анна снова застыла у окна. Спустя какое-то время она заметила во дворе Кестера. Неся в руках копье, он приближался к теряющему последние силы, шатающемуся, изодранному в кровь зверю, который отчаянно и неуклюже пытался все же вскинуться на дыбы. Одним, метким ударом в голову Кестер прикончил раненое животное и, бросив на землю орудие, кинул довольный взгляд на окна баронессы.

– Вот так бы и со мной… Лучше бы ты поступил так и со мной, – шептала Анна и вновь заливалась горючими слезами.

* * *