В балканских ущельях

— Вы на меня обиделись?

— О нет!

— И все же.

— Не забивайте себе голову. То, что вы сказали, мне уже говорило много людей, и я ни на кого не обижался.

— А почему бы вам не научиться скаковому искусству?

— Знаете, сколько у меня кроме этого забот?

— Может быть. — Он засмеялся, не веря мне.

— Вы сомневаетесь?

— Да.

— А если я вам скажу, что я уже год вылезаю из седла только для того, чтобы поспать?

— Аллах акбар!17 Он создает людей и наделяет каждого особым даром, но и лишает чего-то. Я знавал одного, который не умел свистеть. А другие свистели, когда еще лежали в колыбели. И с ездой верхом то же самое. Наверное, Аллах наделил тебя иным талантом.

— Верно.

— Можно узнать, каким?

— Питьем.

— Питьем?! — переспросил он ошарашенно.

— Да, я пил еще в колыбели.

— Обманываете!

— Не верите?

— Нет, напротив. Этот талант многим известен. Но не стоит им гордиться. Верховой езде куда сложнее научиться.

— Это я заметил.

Он посмотрел на меня с большим сочувствием, а потом спросил:

— А позвоночник у вас здоров?

— Да.

— А грудь?

— Тоже.

— А почему тогда вы держите его так криво, а грудь так вытягиваете?

— Я видел — так же поступают другие.

— Значит, это все плохие наездники.

— Наоборот, хорошие. Всадник, который любит свою лошадь, ищет способ избавить ее от лишнего веса. А арабы и турки до этого не додумались.

— Не понимаю.

— Я имею в виду вас.

— Так вы не араб?

— Нет.

— А кто же?

— Немче.

Тут он поклонился и сказал:

— Я видел в Стамбуле много людей из Алемании. Они продают полотно, ткани и лезвия ножей. Они пьют пиво и поют песни. Но верхом я никого из них не видел. А в Алемании много солдат?

— Больше, чем в османлы мемлекети.

— Но с кавалерией, должно быть, дело обстоит плохо,

— Они скачут так же, как и я.

— Правда?

— В самом деле.

— Как это грустно. — Он искренне расстроился и, верно, подумав, что зашел слишком далеко, спросил: — Вы здесь чужак. Можно спросить, куда вы направляетесь? Может быть, я окажусь вам полезен?

Мне не хотелось рассказывать ему свою историю, и я сказал лишь:

— В Енибашлы.

— Тогда мы еще четверть часа сможем ехать вместе, а потом я сверну направо в Кабач.

— Вы там живете?

— Вам интересно, кто я?

— Нет. Мне было только любопытно, как вы в таком молодом возрасте попали на службу к владыке Мекки и как вы от нее отказались.

— Вы уже знаете, почему это произошло. Раньше я был часовщиком, а теперь книготорговец.

— У вас свой магазин?

— Нет, все мое имущество со мной, в этой самой сумке. Я продаю эти вещи…

Он залез в сумку и вытащил бумажку. Там была фатиха, первая сура Корана, начерченная расщепленной тростниковой палочкой почерком «насх», украшенная позолотой. Похоже, у него было большое число этих листков.

— Это написано в Мекке?

— Да.

— Хранителями Каабы?

Он сделал хитрое лицо и пожал плечами.

— Понимаю. Ваши покупатели предполагают, что это именно так.

— Да. Ведь вы — немче, значит, христианин. Вам я скажу — я написал их сам, хотя и в Мекке. Заготовил их большое число и получил хорошую прибыль.

— А сколько стоит одна штука?

— Зависит от возможностей покупателя. Бедному — один пиастр, а с богатых людей я беру и по десять, и даже больше. На эти деньги я содержу еще и больного старого отца, и на детали для часов хватает.

— Ага, так, выходит, вы работаете и по старой специальности?

— Да, у меня есть часы, которые я намереваюсь предложить великому господину. Вторых таких во всем государстве нет. Если он их приобретет, я обеспечу себе жизнь надолго.

— Произведение искусства?

— Несомненно.

— А вы доведете их сами?

— Конечно, это моя забота, думаю, мне удастся. А потом, потом поговорю с этим Бошаком.

Последние слова он произнес дрожащим голосом. Названное имя заставило меня вздрогнуть. Так ведь звали пекаря, к которому я направлялся!

— Бошак? Кто это?

— Ее отец.

— А почему вам заранее не поговорить с ним?

— Он вышвырнет меня, если я сейчас к нему приду. Ядля него беден, слишком беден.

— А он что, богат?

— Нет, но она — самая красивая девушка в Румелии. Я прикрылся рукой от солнца и сказал:

— Однако сегодня жарковато!

— Да, здесь жарко, — ответил он, погрозив кулаком той стороне, где, как я предполагал, находилась деревня Енибашлы. — Я был недавно у ее отца, но он указал мне на дверь.

— А эта красавица тоже пренебрегает вами?

— Нет, мы видимся вечерами и беседуем.

— Тайно?

— Да, иначе не получается.

— А кто ее отец?

— Пекарь и красильщик. А ее зовут Икбала — Приносящая Счастье.

— Какое красивое имя! Мне очень хочется, чтобы ваше желание исполнилось.

— Это произойдет, ибо именно такова воля Аллаха. Ее мать — наша союзница.

— Слава Богу!

— Она оберегает наши свидания, пока пекарь спит. Да даст ей Аллах долгие годы жизни и много внуков. А старик пусть растит чеснок и глотает чернила, пока не решится стать моим тестем.

— Вот вы и используйте его в качестве чернильницы, когда кончатся ваши суры и понадобится писать новые. А где живет этот злобный отец очаровательной дочки?

— В Енибашлы.

— Это я знаю. А в каком доме?

— Если вы отсюда войдете в деревню, то будет пятый дом справа. У дверей висят деревянное яблочное пирожное, желтая перчатка и красный чулок. А зачем вам это знать?