Милли очень хотела быть в безопасности.
– Милли, хотя бы спустись и поздоровайся! – крикнул дедушка.
Настал сочельник, и у дедушки в комнате весь день звучали рождественские песни. Сам дедушка ушёл на кухню готовить ветчину и украшать печенье; он пел «Серебряные колокольчики», «Белое Рождество» и другие ненавистные Милли песни, с трудом попадая в ноты.
По шуму на первом этаже Милли предположила, что её тётя, дядя и двоюродные братья уже приехали. Это её никак не порадовало. Собственно, её ничего не радовало.
Милли неохотно потащилась вниз. Они собрались вокруг старинного стеклянного блюда для пунша, который дедушка выкопал откуда-то из недр этого странного дома, полного самых разных вещей.
Они все были одеты в рождественские свитера – все, даже её надоедливые маленькие двоюродные братья. Тётя Шери надела какую-то мерзость с оленем, у которого в носу горела лампочка. На дяде Робе, бестолковом брате отца, был красный свитер с леденцами-тростями, а на Кэмероне и Хайдене – одинаковые свитера с эльфами. Всё выглядело так ужасно, что Милли казалось, что у неё сейчас кровь хлынет из глаз.
– Счастливого Рождества! – поприветствовала её тётя Шери, раскрывая объятия.
Милли не подошла к ней.
– Привет, – сказала она ледяным тоном.
– Собралась на похороны, Милли? – спросил дядя Роб, кивком показывая на её чёрно-фиолетовое убранство. Он задавал этот вопрос при каждой встрече, и, похоже, каждый раз ему казалось это смешным.
– Если бы, – ответила Милли.
Лучше уж быть там, где все искренне грустят, чем здесь, где все притворно веселятся. И она уж точно предпочла бы послушать органную похоронную музыку вместо очередного повторения «Чудесной зимней страны».
– Милли в этом году не празднует Рождество, – сказал дедушка. – Но, по крайней мере, согласилась почтить нас своим присутствием.
– Как ты можешь не праздновать Рождество? – спросил Хайден, смотря на Милли невинными голубыми глазами. – Рождество – это же потрясно!
Он чуть шепелявил, и это было заметно по тому, как он произнёс «Рождество» и «потрясно». Милли подумала, что кто-то, должно быть, даже считает это милым.
– А подарки – это вообще круто! – воскликнул Кэмерон, потрясая кулаками.
Оба мальчика были настолько перевозбуждены, словно родители влили в них по несколько кружек чёрного кофе. Милли даже стало интересно: она когда-нибудь тоже ждала праздника с таким же нетерпением или всегда знала, что всё это глупости?
– Наша культура и так уже слишком материалистическая, – сказала Милли. – Зачем тебе ещё больше вещей?
Её тётя, дядя и двоюродные братья встревоженно переглянулись. Хорошо. Должен же хоть кто-нибудь в семье сказать правду.
Шери натянула на лицо улыбку.
– Милли, может, хотя бы выпьешь стаканчик гоголь-моголя?
– Пить гоголь-моголь – всё равно что пить флегму, – сказала Милли. Нет, серьёзно, как настолько отвратительный напиток мог вообще стать традиционным на каком-либо празднике? Гоголь-моголь и фруктовый пирог – это скорее наказание, чем угощение.
– Что такое флегма? – спросил Хайден.
– Это такая гадкая липкая штука, которая скапливается в носу и горле, когда у тебя простуда, – объяснила тётя Шери.
Кэмерон поднял свой стакан.
– Ух ты! Гоголь-сопель! – воскликнул он, потом сделал картинно большой глоток, испачкав верхнюю губу.
Милли не могла этого вынести. Она хотела выбраться оттуда, и поскорее.
– Пойду прогуляюсь, – сказала она.
– А нам можно с тобой? – спросил Хайден.
– Нет, – ответила Милли. – Мне надо побыть одной.
– Не отходи слишком далеко, – сказал дедушка. – Ужин через час.
Когда Милли пошла к двери, дедушка крикнул ей вслед «Не забудь пальто», но она пропустила его слова мимо ушей.
На подъездных дорожках окрестных домов стояла куча машин – наверняка ко всем съехалась родня, чтобы отпраздновать Рождество. Все эти люди ведут себя одинаково, делают одно и то же. Подарки, гоголь-моголь, лицемерие. Милли другая, и она не будет в этом участвовать.
Сделав круг по району, она довольно сильно замёрзла, но домой пока идти не собиралась.