В белую ночь у костра

Метров через пятьсот Порфирий подвёл нас к броду. Без Порфирия мы брода, конечно, не нашли бы, а Порфирий знал речку как облупленную. Но что это был за брод, скажу я вам! Уровень воды в реке после дождей сильно поднялся. В обычное время, сказал Порфирий, здесь можно перейти речку почти по колено и всюду здесь тогда торчат из воды камни, а сейчас никаких камней не было видно, сейчас брод был глубокий. Река неслась как сумасшедшая, она бурлила, и ревела, и тащила какие-то палки и щепки, а иногда и брёвна, и взбухшую пузырями кремовую пену, а сама была всё ещё коричневой от глины. В общем, было неуютно. Над землёй дул слабый ветерок, а наверху в облаках он был очень сильным — облака быстро неслись на север, временами побрызгивая на нас дождём.

Дядя и Порфирий разделись, засунули одежду и сапоги в рюкзаки, надели тапочки, потом опять навьючились, взяли в руки по здоровой палке, обнялись — и шагнули в реку.

Мы с Чангом остались пока на левом берегу. Я смотрел на них и думал: «Каково им! Вода-то ледяная! И воздух холодный!»

Дядя и Порфирий шли так: дядя держал палку в правой руке, а левой обнимал Порфирия за талию, а Порфирий держал палку в левой руке, а правой обнимал дядю за плечи, потому что Порфирий был намного выше дяди.

Когда они вошли в реку, вода сразу дошла Порфирию до колен, а дяде немного выше. Они шли против течения, наискосок через реку. Так они шли долго, а я наблюдал за ними, сидя на камне. Они шли медленно, очень медленно. Перед тем как шагнуть, они сначала крепко упирались палками в дно — находили точку опоры, — потом переставляли вперёд левую ногу, опять находили точку опоры, а тогда приставляли к левой ноге правую и опять переносили палку вперёд, и так далее. И всё время нужно было преодолевать силу течения, потому что река всё время пыталась сбить их с ног, а камни на дне были склизкими, и очень просто было на них поскользнуться.

Порфирий и дядя шли уже минут пятнадцать — это вам я рассказываю быстро, а тянулось всё очень медленно, — я следил за временем по часам, у меня на левой руке было трое часов: мои часы, дядины часы и Порфириевы часы. Это были отличные часы, они шли точно и совершенно синхронно — секунда в секунду! — и на них прошло уже пятнадцать с половиной минут, а дядя с Порфирием только ещё подходили к правому берегу и там, возле берега, сразу стало намного глубже: сначала Порфирию по пояс, а дяде по грудь, а потом Порфирию по грудь, а дяде по самую шею!

И тут я вдруг увидел, что дядя бросил палку — она больше была ему не нужна! — и поплыл к берегу. Поплыл с вьюком на спине! Я испугался, что он сейчас утонет! Я встал, весь дрожа, на цыпочки, хотя мне и так всё было видно…

До берега оставалось метров десять; дядя плыл по-собачьи, его голова и вьюк торчали над водой, и дядю всё относило влево, пока он не задел ногами какой-то камень на дне, встал, качнувшись и взмахнув в воздухе руками, и вышел на берег…

Я вздохнул и только сейчас посмотрел вправо — где Порфирий? — и увидел, что Порфирий уже стоит на берегу и в руках у него канат, который тянется к дяде. Так вот в чём дело: они были связаны канатом! А я-то и не заметил, когда они связались.

Порфирий, конечно, не плыл — он просто перешёл это место, потому что он был очень высоким и у него были длинные ноги. А мой дядя был маленького роста.

Дальше всё пошло проще простого. Порфирий вернулся, я сел ему на плечи, и он меня перенёс! Вы себе не представляете, как здорово было ехать на плечах Порфирия над гремящей водой! Это заняло ещё пятнадцать минут.

Чанг переправился сам — он кинулся в воду и его отнесло вниз по реке километра на два. Скоро он прискакал к нам по берегу — мокрый и весёлый.

Порфирий и дядя стали одеваться… Между прочим, вы заметили, что я ничего не говорю вам о комарах? Не потому, что их не было, а потому, что мне надоело о них говорить! Это на плоту их не было, а сейчас они опять были тут как тут… Несмотря на дождь.