В бессердечном лесу

Гвиден сидит на корточках, кричит, плачет и прижимает руки к ушам. Она мерцает серебристым светом, но на ее ногах, руках и костях мерзкого платья видна кровь.

И я полностью уверен, что это кровь Серены. Каким-то образом она спасла меня.

Тот завиток дыма, что поднялся от короля, снова появляется и уменьшается до маленького зернышка света. А затем проникает в Гвиден.

Она вопит, рвет на себе волосы, царапает лицо. К ней вернулся последний кусочек души.

Но как?

На моих глазах труп Элиниона съеживается и превращается в пыль. Дождь смывает все, что от него осталось.

Гвиден снова притихла. Она сидит в грязи и крепко обнимает себя за грудь, покачиваясь вперед – назад, вперед – назад. И хнычет, как маленький ребенок, как испуганный щенок.

Ее рога вжимаются в голову и исчезают. Кожа приобретает более насыщенный зеленый оттенок с серыми пятнами. Костяное платье обращается пеплом и сменяется на наряд из листьев. На макушке распускаются цветы. Фиалки.

Я закрываю рот ладонью и едва сдерживаю всхлип.

Гвиден поднимает голову. Она выглядит такой юной. Такой хрупкой.

– В чем дело, мальчик?

– Я не понимаю. Почему я не умер? Почему…

– Почему к тебе вернулась душа? – говорит голос за моей спиной.

Я оборачиваюсь и вижу одного из трех древоподобных существ. У него мшистая борода и очень грустные глаза.

– Моя мать коснулась крови моей сестры, и когда та смешалась с мощной защитой вокруг твоей души…

– Она не удержалась во мне, – говорит Гвиден с очевидной горечью. – Не смогла. Поэтому все, что у меня осталось, – это зернышко души, которая когда-то мне принадлежала. Сгоревшая, бесполезная шелуха.

– Не такая уж и бесполезная, – возражает бородатое существо. – Она сделала тебя такой, какой ты была раньше, до проклятия Пожирателя. Той, кем ты родилась.

И снова в голове звучат слова отца: «Ее можно спасти. Ты можешь положить всему этому конец. Вот о чем звезды говорили нам все это время. Тебе всего лишь нужно отдать то, что он украл. То, чем она пожертвовала».

Вот что он имел в виду: сердце, душу. Это все, что потребовалось, чтобы освободить Гвиден. Сердце Серены. Моя душа.

Но это неправильно, несправедливо! Мы оба пожертвовали собой, но Серена умерла, а я выжил. И вот я здесь. Без нее.

– Я бессильна, – шепчет Гвиден. – Я ничтожество.

– Вовсе нет, – говорит древесное существо.

Она несчастно смотрит на лес, ныне тихий и неподвижный, объятый дымом среди дождя. Без ее силы он стал безжизненным. Остатки армии Гвайда стоят в оцепенении и ошеломленно моргают. Из-за деревьев выходят шесть оставшихся сестер Серены. Они плачут. Молят.

Сирены одна за другой превращаются обратно в деревья. Стоит мне моргнуть, как передо мной выстраиваются шесть берез с мокрыми пестрыми листьями.

Остальные два существа с торжественным и грустным видом присоединяются к бородатому. Мало-помалу они застывают, их тела покрываются корой, лица сглаживаются, руки вытягиваются и ответвляются. И вот передо мной уже три величественные сосны, ничем не отличающиеся друг от друга.

От грусти у меня перехватывает дыхание.

– Вот и ушли мои дочери, – говорит Гвиден, – и сыновья.

Она смотрит на меня ясными глазами, и я вижу проблеск того, какой она была прежде, в молодости, когда отдала свое сердце юноше, который едва ли был старше меня.

– Осталась только я, запертая в этой жизни, которой больше не желаю.

– Гвиден…

– Знаешь, это ведь не мое имя.

Мое сердце больно сжимается.

– Как вас зовут?

– Энаид.

Горькое, но правдивое имя. Оно значит «душа».

Энаид поднимает руки к небу и запрокидывает голову, купаясь в каплях дождя. У нее почти не осталось сил, но, по всей видимости, и этого достаточно, чтобы оборвать свою жизнь. С секунду она еще здесь, улыбается небу.

А в следующую обращается дымом и рассеивается на ветру.

И вот я один посреди поля трупов и раненых солдат, единственной компанией мне служат гвайдская армия и листья тлеющего леса.

Я присаживаюсь у тела Серены и провожу пальцами по ее холодному лицу. До чего жестоко, что я здесь, а она нет! Ей даже не оказали той же чести, что ее братьям и сестрам. Она не может стать деревом, которым когда-то была. Ее тело мерцает. Превращается в пепел. И его смывает дождем.

– НЕТ! – я вожу руками по земле, пытаясь собрать ее остатки, но невозможно поймать пыль во время бури.

Ее больше нет, нет, нет.

Я всхлипываю от боли и разочарования. Шепчу имя, которое она сама себе выбрала: «Серена, Серена, Серена».

Это ее не возвращает.

Но когда пара гвайдских солдат берет меня за уцелевшую руку и помогает встать, я вижу, что Серена мне оставила: свое сердце, омытое дождем.

С пару секунд мне кажется, что я слышу его биение.

Но к тому времени, как я аккуратно беру его в руки, оно безвозвратно замерло.

Глава шестьдесят пятая. Оуэн

Я хороню сердце Серены на холме, где мы танцевали по четыре минуты под музыку маминого фонографа. Неловко выкапываю одной рукой яму на закате и жду, пока на небе засверкают звезды, чтобы отправить эту последнюю частичку ее на покой. Сердце лежит в деревянной шкатулке с вырезанными мной листьями и звездами.