В благородном семействе

Каковы были мысли мистера Брэндона, когда противник оставил его? Странно сказать, но довольно приятные. Слишком презирая Фитча, он никак не думал, что ничтожный этот человечек всерьез намерен с ним драться, и рассуждал сам с собою так: "Наш Фитч, я знаю, пойдет сейчас к Каролине и расскажет, что как было, напугает ее сообщением о дуэли, а потом будет сцена между ней и мною. Я ей скажу всю правду об этих стихах, черт бы их побрал… Угроза кровопролития, смерти… я в опасности… И тут-то…"

Он снова предался обольстительным мечтам; он знал, хитрец, какую власть дадут ему такие обстоятельства над бедной слабой девочкой: она пойдет на все, лишь бы любимый не рисковал своею жизнью. И уже он тешился подленькими расчетами, какую цену он истребует за то, чтоб уклониться от встречи с Фитчем, когда, к его досаде, сей джентльмен опять вошел в его комнату.

— Мистер Брэндон, — сказал он, — вы меня оскорбили самым грубым и жестоким образом.

— И что же, сэр, вы пришли извиниться? — спросил с усмешкой Брэндон.

— Нет, я не извиняться пришел, господин ристократ: этого вы не дождетесь. Я пришел сказать вам, сэр, что я вас считаю трусом. И ежели вы мне не поклянетесь честью ни полсловом не упомянуть об етой ссоре мисс Ганн, что может помешать нашей встрече, то я отсюда не уйду, пока мы не подеремся! Не уйду, и все!

— Вы меня оскорбляете, сэр! Извольте уйти из моей комнаты, или я, честное слово, не приму ваш вызов.

— Потише, сэр! Потише, или я вас, простите, заставлю!

— А как, сэр, позвольте спросить?

— Как? Во-первых, вот у меня палка, и я вас попросту отколочу. А во-вторых, вот пара пистолетов, и мы можем стреляться хоть сейчас!

— Хорошо, сэр. Даю вам свое слово, — сказал Брэндон в дьявольской злобе; и добавил: — Стреляться мы будем не сейчас, а завтра; и будьте спокойны, я не промахнусь.

— Адье, сэр, — сказал рыцарственный Фитч. — Bon giorno [40], сэр, как мы говаривали в Риме.

На этом он снова вышел от мистера Брэндона, которого не очень обрадовала проявленная художником необычайная храбрость.

"С чего это парень так обозлился?" — думал Брэндон.

С чего? Во-первых, он отбил у Фитча возлюбленную; а во-вторых, он посмеялся над его произношением, над его претензиями на благородство, и маленький Фитч пришел в такую ярость, что теперь его душу насытит только кровь: он решил во имя "сваво йискусства" и прекрасной дамы унизить гордого противника.

Брэндон остался наконец один и мог хорошенько поразмыслить. Но в пять часов — что за притча! — снова стук в дверь.

— Войдите! — рявкнул хозяин комнаты.

В дверях показался изжелта-бледный, с воспаленными глазами щуплый человечек, почти карлик. Пошатываясь на высоченных каблуках лакированных полусапожек и опираясь на громадную с золотым набалдашником трость, он вошел в комнату развязно, в шляпе набекрень. Шляпа была белая, с широкими полями, а из-под нее, налезая на скулы ее владельца, падали патлы прямых и сальных волос. Борода у человечка еще как будто не росла, и было ему на вид лет двадцать, а весил он — вместе с палкой и прочим — от силы три пуда. Если вам любопытно знать, как этот щеголь был одет, я с удовольствием сообщу, что на шее он носил широкий вышитый голубого атласа платок, на котором красовался похожий на крыжовину карбункул. Далее был на нем пестрый шалевый жилет; широкие синие панталоны, аккуратно перетянутые внизу ремешками, чтобы выставить на вид маленькие ножки; коричневый камзол с медными пуговицами и закругленными полами, туго обтягивавший осиную талию; и поверх всего белый, вернее, белесый кафтан с собольим воротником и обшлагами, а из обшлагов выглядывали на каждой руке по пять маленьких пальчиков, облитых лимонной лайкой перчатки. Одну из этих ручек он держал, не отнимая, на щуплой своей груди; и сиплым тоненьким голоском он пропиликал:

— Джордж! Ста'ый черт! Как дела?

Мы потому так подробно и тщательно описали костюм этого человека (чья внутренняя сущность строго отвечала его мужественной и приятной внешности), что никого на свете мистер Брэндон так не почитал, как его.

— Синкбарз! — вскричал наш герой. — Какой дьявол принес вас в Маргет?

— Д'ужба, ста'ик! — отвечал достопочтенный Огастес Фредерик Рингвуд, именуемый в общежитии виконтом Синкбарзом (ибо это был он). — Д'ужба и па'аход "Го'од Кенте'бе'и"!

С этими словами гость протянул Брэндону указательный палец правой руки, который тот умильно пожал в обеих ладонях.

— Уазве не мило с моей ста-аны, что я приезжаю утешить вас в этой п'аклятой дыре, а, Джордж? — сказал милорд после первых приветствий.

Брэндон побожился, что рад ему чрезвычайно, — и это была истинная правда, потому что, едва увидав виконта, он тут же решил занять у него денег ровно столько, сколько сможет выкачать из юного аристократа.