В благородном семействе

— К стыду для вас же, сударыня, — сказал мистер Ганн, любивший свою дочь. — У Карри будет нарядное платье, самое наилучшее. — И, позвякивая двадцатью тремя шиллингами в кармане, мистер Ганн решил потратить их все целиком на платье для Карри. Но, увы, она так его и не дождалась: половину денег он в тот же вечер спустил в «Сумке Подмастерья».

— Так эта… эта девица — ваша дочь? — удивился мистер Фитч: до сих пор он думал, что Карри живет в семье на положении бедной компаньонки.

— Да, она моя дочь, и очень хорошая дочь, сэр, — ответил мистер Ганн. — Я ее зову — Карри-вари-пари. Она такая молодчина — мигом все спроворит. Правда, Карри?

— Я очень рада, папа, когда могу быть полезной, — сказала девушка, которая сидела, вся красная, пока в ее присутствии велся этот разговор.

— Уж помолчали бы, мисс! — сказала ей мать. — Ты нам дорого стоишь, очень даже дорого, так что нечего хвастать, если ты и делаешь кое-что по дому. Ведь ты бы не хотела жить из милости на чужой счет, как некоторые (тут она скосила злобный взгляд на мистера Ганна). И если я с твоими сестрами сами голодаем, чтобы прокормить тебя и некоторых, то и ты, по-моему, обязана за то делать что-то для нас.

Когда отпускались намеки на безделье мистера Ганна и его расточительность или когда супруга выказывала малейшую готовность разозлиться, честный Джеймс держался обычая, не возразив ни слова, схватить свою шляпу и уйти из дому прямо в кабак; а если случится ей наброситься на него с руганью среди ночи, он, бывало, повернется к ней спиной и захрапит. Это были два его защитных средства против злых нападок миссис Джеймс, и к первому из них он и прибег сейчас, услышав приведенные выше слова супруги.

Бедная Каролина не могла, как ее отец, спастись бегством, она была принуждена сидеть на месте и слушать; и боже ты мой, до чего красноречиво распространялась миссис Ганн о неподобающем поведении дочери! Услышав первую филиппику, мистер Фитч решил, что Каролина — чудовище. Она и нерадива, и угрюма, и всех презирает, да и грязнуха к тому же! На этих ее пороках миссис Ганн клятвенно настаивала, возгласив, что Каролина своим злонравием сживет ее со света, и, в заключение, грохнулась в обморок. Перед всеми этими изобличениями мисс Каролина стояла безмолвная, тупая и безучастная; мало того, когда дошло до обморока и миссис Ганн упала навзничь на диван, бесчувственная девчонка поспешила удалиться, благо можно, даже не подумав, что надо бы пошлепать мать по ладоням, поднести ей пузырек с нюхательной солью или хоть дать для подкрепления стакан воды.

Вода была под рукой: мистер Фитч, когда у мадам начался приступ, первый в его присутствии, сидел в гостиной у Ганнов и заканчивал портрет миссис Ганн, — и он кинулся к ней со своим стаканом, но мисс Линда закричала:

— Стойте! В воде полно краски! — и прыснула со смеху.

Тут миссис Ганн сразу пришла в себя, вскочила, повела бессмысленным взором и вышла вон.

— Вы не знаете маму, — сказала мисс Линда, все еще хихикая. — Она только и делает, что хлопается в обморок.

— Бедняжка! — воскликнул Фитч. — Очень нервная, да?

— О да, очень! — ответила девица, плутовски переглянувшись с мисс Беллой.

— Бедная женщина! — продолжал художник. — Мне ее жаль от всей души. Разве не сказал бессмертный эвонский бард, что хуже, чем укусы злой змеи, детей неблагодарность? [24] А это правда, сударыня, что эта молодая особа бич для всей семьи?

— Бич? Чепуха! — отрезала мисс Белла. — Господи, мистер Фитч, вы не знаете маму. На нее иногда находит.

— Так, значит, это все неправда? — воскликнул простодушный Фитч. На что ни та ни другая девица на словах ничего не ответили, а почему они посмотрели друг на дружку и расхохотались обе враз, художник понять не умел. Он удалился, раздумывая о том, что видел и слышал, и, будучи по природе очень впечатлительным, безоговорочно поверил всем обвинениям, высказанным бедною милою миссис Ганн, и решил, что ее дочь Каролина ничуть не лучше чем твоя Регана или Гонерилья.

Однако же пришла пора, когда он уверовал, что она самая чистая, самая добрая Корделия; и о том, как и почему Фитч изменил свое мнение, мы расскажем в третьей главе.

Глава III Обед не хуже, чем у благородных; и некоторые происшествия в том же благородном духе