В благородном семействе

Бедная глупенькая Каролина! Вообразить, что ты можешь выстоять одна против трех женщин! Обед не на много продвинулся, когда мисс Изабелла, некоторое время с любопытством приглядывавшаяся к младшей сестре, протелеграфировала мисс Линде через стол, кивая и моргая, и наконец показала пальцем на свой глубокий вырез: белый, как я и раньше имел честь отметить, и ровно ничем не прикрытый, кроме элегантного ожерелья в двадцать четыре нити голубых бус чистейшего стекла, заканчивавшихся премилой кисточкой. На Линде было подобное же украшение, только кроваво-красное, тогда как Каролина надела ради такого случая красивый новый воротник под самое горло и брошку, выглядевшие тем нарядней на ее убогом повседневном платье. Едва бедняжка увидела сигналы своих сестер, она, еле справившись с дрожью и краской, снова, вспыхнула и задрожала. Опять она потупила глаза, а ее лицо и шея заалели в один тон с фальшивыми кораллами мисс Линды.

— Чего это девочки пялят глаза и хихикают? — невинно спросил мистер Ганн.

— В чем дело, мои дорогие? — величаво промолвила миссис Ганн.

— Как, вы не видите, мама? — отозвалась Линда. — Посмотрите на мисс Карри! Да ведь она, ей-же-богу, надела на себя воротник и брошку, которые привез нашей Бекки в подарок лоцман Симс.

Девицы, давясь от смеха, откинулись на своих стульях и хохотали все время, пока их маменька произносила громовую тираду, в которой объявила поведение дочери несообразным с достоинством благородной девицы, и в заключение предложила ей выйти из-за стола и снять с себя постыдные украшения.

Говорить ей это не было нужды; бедняжка бросила один только жалобный взгляд на отца, но тот лишь посвистывал и, по-видимому, в самом деле думал, что это — веселая шутка; и когда она нашла в себе силы открыть дверь и выбежать в коридор, вы могли бы услышать, как она плачет горькими слезами, какими еще от роду не плакала. Она сбежала вниз, на кухню, и когда достигла своего скромного убежища, сперва подняла руку к шее, как будто хотела сорвать Беккины воротник и брошь, но тут же бросилась на грудь доброй судомойки и разрыдалась — разрыдалась до первой в ее жизни истерики.

Сперва рыдания не были слышны в гостиной, где молодые девицы, миссис Ганн, мистер Ганн и его приятель из «Сумки Подмастерья» гоготали над великолепной шуткой. Мистер Брэндон сидел, прихлебывая винцо, и украдкой мерил насмешливым взглядом то тех, то других; мистер Фитч тоже смотрел на окружающих, но совсем с другим выражением — бородатое его лицо пылало гневом и недоумением. Наконец, когда смех утих и снизу, из кухни, донесся слабый отзвук рыданий, Эндрю не выдержал, вскочил со стула и бросился вон из комнаты, прокричав:

— Ей-богу, это уж слишком!

— Что он хотел этим сказать? — удивилась миссис Ганн.

А он хотел сказать, что с этого мгновения он по уши и без ума влюблен в Каролину и что жаждет избить, отхлестать, отлупить, оттузить, в клочья растерзать тех закоснелых негодяев, которые так безжалостно над ней смеются.

— С чего он вдруг взорвался, этот бородач? — сказал джентльмен из «Сумки».

Мистер Ганн отшутился, намекнув, что Фитчу как будто обед не пошел на пользу. Почтенное общество опять расхохоталось.

Девицы сказали: «Нет, честное слово!..»

— Что и говорить, благородное поведение! — воскликнула их маменька. — Но чего и ждать от бедняги?

Брэндон только прихлебнул еще винца, но когда Фитч ринулся вон из комнаты, он поглядел ему вслед, и на его лице заиграла более откровенная улыбка.

* * *

За этими двумя небольшими происшествиями последовало молчание, и те минуты, пока оно длилось, мясные блюда оставались на столе, а пудинг, в который бедная Каролина вложила столько искусства, все не появлялся. На отсутствие этого венца всей трапезы первым обратил внимание мистер Ганн; и его супруга, довольно долго и напрасно позвякав звонком, в конце концов попросила одну из дочерей пойти и поторопить их там.

— Бекки! — закричала мисс Линда из прихожей, но Бекки не отозвалась. — Бекки, нам что — до ночи ждать? — продолжала молодая леди тем же пронзительным голосом: — Мама велит подавать пудинг!

— Так пусть сама за ним и приходит! — заорала Бекки, на каковое замечание Ганн и его весельчак приятель снова разразились безудержным хохотом.

— Нет, это и впрямь уже слишком! — сказала, вскочив, миссис Ганн. — Она у меня вылетит сию же минуту! — И Бекки, конечно, пришлось бы уволиться, если бы хозяйка не задолжала ей жалованье за год и три месяца; а мадам об эту пору не склонна была выплачивать долг.

Обед наконец-то пришел к концу; дамы удалились пить чай, оставив джентльменов за выпивкой; причем Брэндон с редкой снисходительностью помогал осушить бутылку опорто, восхищенно слушая тосты и сентенции, какими среди людей того круга, в котором вращался Ганн, и сейчас еще в обычае предварять каждый стакан вина. Например:

Стакан 1. — Джентльмены, — говорит вставая, мистер Ганн, — за кого этот стакан — не требуется объяснять: он за короля. Долгие лета ему и его семье!