В бой роковой...

Даже в кабинете Айронсайд долго еще не мог прийти в себя. Вот к чему привел либерализм Пуля! Испугался обращения какого-то большевистского комитета. Угрожал приказами, арестовывал гражданских работников, а об армии не думал. Набирал добровольцев, путешествовал с какой-то леди. Да, долго старик жил в Петрограде, возглавляя военную миссию, но Россию так и не познал. Проглядел основное — русские любят силу, она для них лучше обильного пайка, выдаваемого добровольцу. Бывало, в Африке дашь в непокорных несколько залпов, сразишь сотню-другую и все приходит в норму, наступает послушание. Конечно, Россия — не колония и русские — не туземцы, но в принципе это ничего не меняет.

Через несколько дней адъютант доложил о прибытии Николая Чайковского, и мысли генерала переключились на этого архангельского правителя. Тоже такой же старый гусь, как и Пуль. Нашли кого поставить! Какой-то народный социалист, выдают его за умного: автор чуть ли не сотни книжек. Впрочем, это и не имеет значения. Главная роль здесь во всем теперь принадлежит ему, главнокомандующему.

Вместе с Чайковским вошел недавно прибывший из Италии генерал Марушевский, назначенный вместо Дурова командующим русскими войсками, и Айронсайд попытался прощупать его настроение. Русский генерал понравился главнокомандующему. Видно, не зря при Керенском был начальником генерального штаба. Главное — быстро уловил мысль о необходимости действовать силой. Горячо поддержал предложение Айронсайда о проведении мобилизации в армию и о прекращении игры в добровольцы.

— В самом скором времени будут у нас полки, которые вместе с союзными войсками и под вашим личным командованием разгромят большевистские силы, — с преданностью во взгляде заявил Марушевский.

Твердость его руки в выполнении указаний почувствовалась с первых дней. Без колебаний расстрелял бывшего офицера Ларионова, отказавшегося служить в его войске. Расстрел произведен публично, во дворе тюрьмы, на устрашение остальным. Непреклонным показывает себя Марушевский и в проведении мобилизации. В считанные дни развернул батальон, вслед за которым, несомненно, появится полк. Сияющий, пришел с докладом и приглашением на парад. Айронсайд сказал, что смотр поручает ему. Пусть тешит себя мыслью о полном доверии. Не пошел же он из предосторожности — слишком свежа еще в памяти неприятность с ротой. И хорошо, что не пошел...

В Александро-Невских казармах, что на Петроградском проспекте, уж в который раз собралась солдатская инициативная группа. Несколько дней назад по ее решению рота не вышла в город на заранее объявленный парад. Не вышла, несмотря на уговоры самого командующего русскими войсками. Ждали наказания за такую выходку, но его не последовало. Почему? Неужели ограничились заменой командующего, а солдат решили не трогать? А может, и командующего-то заменили не в порядке наказания? Был полковник, теперь прибыл генерал-лейтенант. В казармах он не показывается, но рука его чувствуется. В считанные дни развернул батальон, говорят, скоро будет полк. Не миновать смотра, а с него — на фронт.

— Будем выходить на смотр или нет? — поставил вопрос солдат Пустошный.

Каждый выражал свое мнение, но сошлись на одном: на этот раз лучше выйти и поднести... кукиш. Ко всему этому солдат нужно подготовить. Члены группы должны охватить все взводы и роты.

Завели разговор о связях с моряками и рабочими.

Солдат Воробьев объявил:

— Предварительная договоренность с моряками была. Хорошо бы, конечно, иметь постоянную связь, но и нам, и морякам разгуливать не дают.

— Постараемся, — добавил Пустошный, надеясь на приход Склепина, с которым был в приятельских отношениях, хотя по совету бывшего писаря и не рекламировал этого.

— Чай, на виду у всего города маршировать будем, — подхватил рядовой Вологдин. — На любой случай — прямая связь.

И все же в инициативной группе опять заговорили о подозрительном молчании начальства после отказа роты идти на смотр. Чем оно вызвано?

Солдатская подпольная группа не предвидела трагических событий. Впрочем, весьма возможно, что солдаты не исключали их, но были полны решимости отстаивать свои взгляды любой ценой...

Со смотром у Марушевского получился еще больший конфуз, чем у Дурова. Под военный марш строй, казалось, организованно пришел в движение. Но вот первая рота поравнялась с трибуной, Марушевский бросил приветствие, улыбнулся и тут же сморщился, словно раскусил кислое яблоко: на его приветствие последовал жиденький ответ, да и то одной первой роты, остальные прошли молча. Публичная пощечина! Как ошпаренный соскочил с трибуны, тут же отдал приказ: немедленно отправить на фронт!

Рассчитывал замять дело, проглотить горькую пилюлю, скрыть от хозяев. Не тут-то было. Едва вошел в свой кабинет, прибежал гонец от полковника Шевцова — солдаты отказываются: «Против своих воевать не пойдем!» Взбешенный генерал приказал объявить: не позже четырнадцати часов выйти на погрузку, иначе по казарме будет открыт огонь. Был уверен, что этот ультиматум испугает. А в ответ батальон поднял бунт. Теперь уж не скроешь.