В бой роковой...

Хуже всего, что о бунте узнал Айронсайд. Он выслал к Александро-Невским казармам роту английской морской пехоты и американских пулеметчиков. А Марушевскому приказал руководить боем. Казармы окружили. По ним били из винтовок и пулеметов, потом подключили артиллерию. Лишь после этого роты сдались и были построены на занесенном снегом дворе.

Марушевский распорядился расстрелять зачинщиков бунта и, кажется, был доволен. Но, покидая казармы, сник, представив, какой позор в связи с бунтом ожидает его на докладе. А тут еще полковник Шевцов, не выдержав позора, застрелился.

К удивлению Марушевского, Айронсайд встретил его довольно любезно. Чувствовалось, что он обо всем информирован. Напевая какую-то мелодию, откупорил бутылку вина и провозгласил здравицу за успех. Трудно было понять, всерьез это сказано или иронически...

Русскому генералу не пришло в голову, что англичанин был доволен его твердостью, а все остальное относил к пустякам. Этот русский генерал делом подтвердил мнение Айронсайда. Принуждением можно и армию создать, и в бой ее бросить, и враждебную агитацию прекратить.

...Трудовой Архангельск всколыхнулся. Чудовищное дело! Чуть ли не в самом центре города открыть бой с применением пулеметов и орудий. По зову подпольщиков рабочие, вопреки запрету, собирались группами, бурно выражали свое возмущение произволом. «Палачи! Пираты! Разбойники!» — каких только выкриков не срывалось с уст!

Тяжко переживали и организаторы подполья. Закемовскому служба не позволила выйти с почты, и он прислушивался к взволнованным разговорам посетителей. Лишь под вечер вырвался из конторы. Пройдясь по набережной, присел на малозаметной скамейке, где нередко встречался со Склепиным. Безусловно, Иван должен прийти с подробностями. Тот не заставил себя ждать. Спешил, даже типографскую краску с рук как следует не смыл. Очень хорошо, что пришел не один — привел Александра Золотарева, работавшего писарем в английском штабе.

Сели рядом, делая вид, что ведут между собой непринужденный разговор. Стали рассказывать — Золотарев об Айронсайде, Склепин — о Марушевском и подпольной группе казармы, которая действовала самостоятельно, так как не смогла связаться с городом, с рабочими и моряками.

Закемовский узнал, что, после того как взбунтовавшаяся казарма, не выдержав силы ружейно-пулеметного и орудийного огня, капитулировала, взводу солдат было приказано расстрелять зачинщиков тут же, во дворе. Взвод заколебался. Заметив это, обреченные закричали:

— Стреляйте, ребята! От своих пуль легче смерть...

Со слезами на глазах солдаты дали залп. Генерал Марушевский, вытирая вспотевший лоб платком, спокойно проговорил, обращаясь к стрелявшим:

— Ну вот, а говорили, что в своих стрелять не можете. Можете! Заставим!

Рассказав об этом, Склепин печально взглянул на Закемовского. Ведь это по их совету создалась подпольная группа в казарме и вела там агитацию. Среди расстрелянных были хорошо знакомые им люди.

— Может, мы не то направление взяли, Сергей? — спросил Иван Михайлович.

— Нет, Ваня. Общее направление взяли правильное. А вот надо ли было поднимать бунт — это вопрос. Жаль, с нами не смогли посоветоваться.

Гнев на генералов Айронсайда и Марушевского жег грудь. Отомстить бы им!..

Но впутывать в это дело ни Склепина, ни Золотарева Закемовский не хотел — для них другое найдется.

Отправился к Теснанову. Тот уже знал все, раздраженно сказал:

— Двух зайцев разом хотели убить, паразиты: солдат усмирить и рабочих запугать. Не вышло!

Он рассказал Сергею о возмущении рабочих. Союз металлистов не побоялся принять решение: требовать восстановления Совета рабочих и солдатских депутатов «как выявителя воли пролетариата».

— Вот какие бесстрашные наши рабочие!

— Да-да, Карл Иоганнович. Ведь знают же о приказе военных властей. Еще генерал Пуль объявил: жестоко карать забастовщиков, вплоть до смертной казни. Знают и не боятся.

Зашла Эмилия Звейпиэк. Давно не видевший ее Сергей удивился. Одета броско. Завитые волосы выбиваются из-под цветастого платка, в ушах цыганские серьги- кольца с золотым отливом. Кто подумает, что она в партии большевиков? Не перебарщивает ли? Не слишком ли приметна среди прачек американского Красного креста?

— Миля, расскажи, как подлецы-убийцы чувствуют себя после расстрела солдат, — попросил Теснанов.

— Была я в столовой у Ани. Пьяные офицеры одобряли расправу. Аня говорит, что лишь немногие задумались и молчат. А мои америкашки пошумели. На пулеметчиков накинулись, что в грязное дело ввязались, те не сразу, но осознали «свою вину» и вместе со всеми стали ругать англичан, валить все на них.

— Листовка подействовала?

— По-моему, да. Они нашли ее в тот же день.

Речь шла о листовке на английском языке, недавно доставленной разведчиком с советской земли.

— А как с письмом товарища Ленина?

— Ходит по рукам. Вижу, группируются солдаты и так горячо обсуждают!

— Очень приятно! — Теснанов крепко пожал руку Звейниэк и после ее ухода сообщил Сергею, что оба экземпляра письма он передал Терехину.

(Пройдут годы, и поэт Иван Молчанов напишет об этом так: