В бой роковой...

С первых же шагов столкнулись с трудностями. Правда, идти не так холодно, как ехать, зато ходьба по глубокому снегу потребовала больших усилий. Они утопали в нем по пояс — в темноте сугробы плохо различались. Продвигались медленно, и это пугало — так и к рассвету не дойти. Разрабатывая план похода, они, конечно, учитывали снежный покров, но истинной глубины его не представляли.

Когда вошли в еловую чащу, звездное небо скрылось, наступила тьма, словно в подземелье. А тут еще не ко времени северное сияние разыгралось — и какое! Все цвета радуги! В бешеной пляске носились сполохи, издавая неприятное потрескивание. Казалось, всю тайгу подхватили и завихрили эти силы. Головы путников начали кружиться, исчезло чувство ориентировки, вроде бы уже назад пошли.

— Фу, да что ж это такое, откуда берется... — переводя дыхание, проговорил Никифоров.

— Тайна природы, — ответил Боев. — И гений Ломоносова до конца ее не раскрыл. Давай считать, что и природа радуется нашему походу, что это сполохи счастья.

Они остановились. Макар вспомнил, как накануне отъезда, недовольный собой, забежал к Эзериням попрощаться. В суете так и не нашел времени объясниться с Аней. И здорово все вышло! Само собой. Он протянул ей руку, а она бросилась к нему на шею, крепко расцеловала. И тетушки Лотты не постеснялась. Тогда и он обнял ее.

Не будь войны, они стояли бы сейчас на набережной в радужных лучах и любовались сполохами. Ведь какая красотища — наше северное сияние! Даже если только белое. А уж о таком, как это, и говорить нечего. Чудо! Макар как бы очнулся и засмеялся.

Стоять по пояс в снегу в лесной чаще, готовясь перейти линию фронта, и любоваться красотой северного сияния?! Не о том думаешь, Макар, укорил он сам себя, и сияние вдруг вроде бы потускнело, потеряло свою привлекательность.

С чувством облегчения вздохнули, когда сияние погасло — так же внезапно, как и загорелось. Сориентировавшись по компасу, взяли направление на северо-восток. Вскоре начался рассвет. Идти стало удобней, однако и осторожность надо было соблюдать еще большую. Продвигались от дерева к дереву, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, треску. Вот издалека, но довольно отчетливо послышался паровозный гудок. Два коротких и длинный. Это машинист на обратном пути им сигналил для поддержки и ориентации. Молодец!

— Мне кажется, Иван, пора поворачивать на юг, — сказал Макар, глядя на компас.

Пожевали сухари и продолжили путь. Через час- полтора остановились в удивлении перед лыжными следами. Под этой елью, видно, день-два назад кто-то стоял. Местные жители? Сейчас не охотятся, можно головой поплатиться. Ясно, это были разведчики. Но чьи? Следы вели на юго-восток. Похоже, наши. Пойти по ним — большой соблазн. А вдруг американцы или англичане?

И все же решили идти по лыжне. Она словно подгоняла их, торопила. Вскоре лыжня свернула на юго-запад, пошла в нужном им направлении.

Резкий окрик: «Стой!» — заставил их застыть на месте. Чей он, этот окрик?.. С каким ликованием, разглядев красные звезды на шапках, они как по команде крикнули:

— Товарищи!

Два красноармейца-лыжника взяли их под конвой, а у задержанных радость через край плещется.

— Сполохи счастья, Ваня! — засмеялся Макар, не обращая внимания на подозрительные взгляды конвоиров.

Их привели к начальнику. Комбриг Окаемов,[9] плотно сбитый, средних лет блондин с расчесанными на пробор волосами, был поражен:

— Без лыж по такому снегу? Геройские вы ребята!

Комбриг распорядился накормить связных и снарядить сани, чтобы немедленно отвезти их к начдиву Уборевичу, вагон которого стоял на станции Плесецкая. Через час они уже были на станции. Поднявшись в салон-вагон, увидели двоих — один коренастый, пожилой, а второй сухощавый, узколицый, в очках, очень молодой. Боев обратился к пожилому:

— Товарищ Уборевич! Мы прибыли к вам из Архангельска, чтобы доложить о положении в городе и об известных нам планах интервентов...

Оба внимательно выслушали его, поздравили с прибытием и лишь после этого пожилой сказал:

— А теперь уточним, товарищи. Я комиссар дивизии Куприянов, а начдив Уборевич — вот он перед вами.

— Не беда, — улыбнулся Уборевич, заметив смущение Боева, и принялся расспрашивать прежде всего о пути, по которому они пробирались.

— Да, неподходящ он для наших агентов, Иероним Петрович, — задумчиво проговорил комиссар.

Уборевич связался по телефону с Вологдой, доложил о посланцах военкому армии Кузьмину и, выслушав его, коротко ответил:

— Есть выделить паровоз!

Положив трубку, вызвал адъютанта, отдал распоряжение. «Молод, а как собран, — подумал Боев. — Немногословный, четкий и в движениях, и в командах».

И вот Боев с Никифоровым в Вологде. Остановившись на площади, оглядели четырехэтажное здание с узорчатыми окнами. Красивое! Из камня, а выглядит легко, будто по дереву резьба сделана. И название у гостиницы соответствующее — «Золотой якорь». Теперь тут штаб 6-й армии.