В бой роковой...

— Давай без фамилий, просто напишем: «По почину 2-й роты». Коллективный подвиг.

На церковной площади митинг. Командир полка Мулин поздравляет солдат с успехом восстания, в результате которого весь Онежский уезд возвращен Советской власти. Командование армии намерено создать из восставших красный полк.

— Надеемся, не подведете?

В ответ раздалось «ура!».

От повстанцев выступил Григорий Курицын:

— Главную долю в наше дело внесли агитаторы, которые, ничего не боясь, говорили правду, иногда прямо, иногда намеком, и распространяли большевистские листовки.

Вынув из кармана листовку, он поднял ее над головой:

— Вот что направляло нас к цели, давало силы и энергию!

Потом тихо сказал:

— Предлагаю почтить память агитаторов, сложивших свои головы за этот наш светлый день, пением «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

На притихшей площади послышались голоса запевал. Песню тотчас подхватили бойцы и жители села.

Митинг продолжался. На трибуне Костин. У него в руках резолюция, подготовленная руководителями восстания. Он громко читает:

— «Мы, восставшие солдаты 5-го северного полка, свергли иго хищников международного капитализма и приветствуем Красную Армию и всю Советскую рабоче-крестьянскую власть, борющуюся за освобождение всего человечества. Мы клянемся, что вместе с ней доведем до конца начатое дело и раз навсегда покончим со всеми угнетателями.

Да здравствует Российская Социалистическая Советская Республика! Да здравствует социализм! Да здравствует восстание!»

За эту резолюцию поднялся лес рук. Собравшиеся дружно запели «Интернационал».

К Мулину подбежал ординарец, дежуривший на узле связи: бильдаппарат принимает Плесецкую...

На проводе Уборевич. Мулин кратко ответил на его вопросы и, получив распоряжение — поспешить в Онегу, продиктовал: «Есть идти на Онегу, товарищ начдив!»

А в Чекуево прибыл Третьяков, назначенный командиром создаваемого 156-го стрелкового полка.

— А почему ж без комиссара? — спросил Агапитов.

— Им назначены вы. Вот предписание.

Основу формирующихся подразделений составляли солдаты восставшего полка. Командирами взводов и рот назначали инициаторов восстания.

На очередном заседании в Шенкурске члены губкома горячо поздравляли друг друга с победой на Онежском участке.

Радовали и побеги узников, осуществляемые с помощью подпольщиков. В самые последние дни среди освобожденных из тюрем оказались три военкома — Кочетов, Жданов и Волков. Последний выразил желание стать агентом по доставке иностранных листовок в Архангельск. Секретарь губкома Яков Тимме отговаривал его. И на заседании губкома сказал:

— Вы знаете, товарищи, какое страшное испытание Михаил Васильевич перенес в лагерях. Считаю, с него достаточно. Но моя «агитация» не убедила его.

— Мы восхищаемся вашим поведением, товарищ Волков, — подхватил предгубисполкома Степан Попов. — Но вы и без того уже много рисковали. А у нас сейчас есть кого послать с листовками.

— Два товарища уже отправлены, — вставил Тимме. — На днях уходят еще двое... Так что вполне обойдемся...

— Братцы, не могу, — прервал его Волков. — За издевательства и пытки, за иголки, которые они в меня втыкали, я им отомщу. Может, иные и подумают, что распространение листовок — это чересчур мало, что врагам нужно головы рубить за их чудовищные злодеяния, но я уверен, что окончательное разложение войск Антанты сейчас куда важнее генеральских голов...

Он обвел взглядом членов губкома и остановился на Суздальцевой, как бы ища у нее поддержки. Бывшая московская студентка, ставшая секретарем горкома, а теперь заместителем начальника поарма, должна понять его. В ее широко открытых глазах он увидел глубокое сочувствие. Но сказала она другое:

— Михаил Васильевич, дорогой, вы перенесли в полном смысле слова сверхчеловеческие испытания, проявили несгибаемую волю и хотите снова в пекло. Да нам просто покоя не будет. Мы хотим рекомендовать вас комиссаром полка или даже бригады. Как вы на это смотрите?

Волков поблагодарил за добрые слова, но продолжал настаивать на своем.

— Учтите, что я иду добровольно, Валентина Ивановна, — с улыбкой произнес он, обращаясь к Суздальцевой, и, взглянув на худого, бледного Тимме («Тревожится о других, а сам нездоров!»), добавил: — Не хочу принижать посланных товарищей, Яков Андреевич, но уверен, что в одиночку много листовок не пронесешь. У меня же другой план. Я договорился с Алексеем Олонцевым. Сын мясоторговца, как и его отец, порядочный человек. Мы развернем большое дело... Прошу также учесть: я продолжаю считать себя комиссаром флотилии Ледовитого океана. Да-да. Меня никто не снимал, я был схвачен врагами — это совсем другое дело. Но моряки, те, что не успели эвакуироваться, сейчас на оккупированной территории. Уверен, что они не забыли меня. Я завяжу с ними связи... Александр Золотарев и Семен Грудин помогут...

Члены губкома поняли, что этот отважный человек сознательно идет на самое опасное дело и не может изменить велению сердца. С дружеской теплотой пожелали ему успеха.