В боях рожденная...

Кругом тишина. Это настораживало. Я подал команду автоматчикам:

— Быстро рассредоточьтесь! Здесь может быть засада.

Сам выскочил из танка и только взялся за серьгу троса, чтобы вытащить танк Федора Васильева, как из ближайших домов и окопов ударили автоматы и пулеметы. Многие наши автоматчики были убиты…

В тот же миг загорелся танк Васильева, затем второй, попавший в ров… В обоих танках начали рваться снаряды.

Неужели погиб Федя вместе с экипажем?!

Через верхние люки горящих танков фейерверками вылетали снопы искр и пламени. Я мгновенно очутился в танке. По броне, звеня, заискрились пули. Выглянул из верхнего люка, придерживая его рукой. Что-то сильно ударило и обожгло палец. Пуля, к счастью, только чуть оцарапала кожу. Соколов непрерывно строчил из лобового пулемета. Я открыл огонь из пушки и пулемета.

Вновь из-за туч вышла луна, и мы увидели немцев, ползущих к нашему танку с двух сторон.

„Сейчас подожгут“, — мелькнула мысль.

Я больше не мог опустить пушку. Мотор был заглушен.

— Федя, заводи!

— Не заводится, — ответил механик-водитель.

Я почувствовал, как танковый шлем поднимают волосы…

— Заводи воздухом, поверни вентиль!

Дудаков повернул вентиль аварийного воздушного запуска, и мотор заревел.

— Ну, гады, теперь я вам дам! — вырвалось у меня. — Сдай назад метров на тридцать, иначе я их не достану из пушки и пулемета.

Федя немедленно выполнил приказ, а башнер Захаров только успевал поворачиваться да еще бросил через верхний люк несколько лимонок по ползущим немцам.

Я опустил пушку почти до отказа и начал бить осколочными снарядами и из пулемета по окопам и ползущим фрицам. Соколов поливал беспрерывно огнем, меняя направление, замолкал только при замене дисков.

Остальные наши танки тоже отошли немного назад и вели дружный огонь. Строчили из автоматов и наши десантники, оставшиеся в живых.

Гитлеровцы затихли.

Ко мне на башню вскочил связной штаба батальона мотоциклист Субботин.

— Начальник штаба бригады приказал, чтобы ты сдал танк назад метров на сто! — крикнул он.

— Зачем?

— Штабная машина осталась без охраны, а в ней Знамя бригады.

Когда танк сдали назад, я увидел крытую штабную машину.

— Вон стоит гвардии подполковник, доложи, — сказал Субботин.

— Вы остаетесь здесь для охраны штаба, — приказал подполковник.

— Но как же так? — вырвалось у меня.

— Выполняйте последнее приказание.

— Есть, охранять штаб.

Неожиданно из темноты выскочил танк Т-34. Я кинулся навстречу ему. Остановил. Из верхнего люка показался командир танка. Пригласил его к начальнику штаба бригады.

— Пусть этот танк остается у штаба, а я не могу. У меня родные погибли в Сталинграде. Разрешите идти вперед? — попросил я.

— Ну что ж, — согласился подполковник, — желаю успеха.

Добежав до своей машины, я мгновенно вскочил в верхний люк.

— Федя, вперед!

В противотанковом рву виднелась светлая прогалина. К ней подходили наши танки. Это был проход. Федя с ходу проскочил его. Мы быстро мчались по улице и вели огонь. У перекрестка стали бить немецкие танки. Мы отвечали с места. Танк младшего лейтенанта Брославского проскочил под железнодорожный мост. Только он показался из-за дамбы — тут же болванка угодила ему в борт. Танк загорелся. Из танка успели выскочить Брославский и его башнер Молочков. Только подбежали к нам, как внутри танка взорвались снаряды, и взрывом башню отбросило вместе с пушкой вверх и в сторону.

— Механик и радист погибли, — плакал Брославский.

Его, видно, крепко контузило, потому что он с трудом стоял на ногах.

Молочков зажимал правый глаз ладонью.

— Что с вами? — спросил я.

Он отнял руку, а вместо глаза кровавое месиво…

У меня спазма сжала горло. Молочков был очень веселый и остроумный парень. К нему подбежал наш санинструктор, находившийся в одном из танков.

— Федя, вперед! — крикнул я срывающимся голосом. — Дадим гадам за Сталинград и за наших друзей!..

Танк рванулся вперед. Мы быстро оторвались от остальных боевых машин. Шли с большой скоростью, а казалось, что идем слишком медленно.

— Федя, жми на всю железку!

Впереди за дымом и пылью маячили удиравшие немецкие танки. Я стрелял бронебойными снарядами, а Соколов пускал очередь за очередью. Федя вел танк, меняя направления, потому что фашисты драпали, отстреливаясь.

Вдруг со двора выскочила женщина, протянув руки к танку, плача от радости, и чуть не попала под гусеницы. Из переулка бежали два мальчугана с немецкими винтовками. Они стреляли в воздух, салютуя нам, и показывали стволами винтовок в сторону удиравших немцев. Я оглянулся назад. Наших танков не видно. На броне нет ни одного автоматчика — всех покосили гитлеровцы.

В горле стоял ком горечи, боли и в то же время радости, что мы освобождаем людей, что враг бежит. Не дать ему закрепиться — вот главное.

Проехали между двумя высокими кирпичными зданиями. Начинался большой пустырь. Впереди справа поднялся черный столб земли, а затем слева. Опять мелькнули вспышки.

„Бьют из орудий и из танков, гады“, — подумал я.

Трудно было прицелиться — Федя то и дело менял направление. Но все же я выстрелил раз, другой.

Впереди показался железнодорожный переезд.