Штурмовики стремительно понеслись вниз, в долину, по которой протекала река. Я повернул самолет влево, чтобы перекрестие прицела легло точно на катер. Мой ведомый Анатолий Кобзев искусно повторил маневр. Два реактивных снаряда и пять пятидесятикилограммовых бомб разорвались рядом с катером. Тотчас же открыли огонь вражеские зенитки: невдалеке была немецкая переправа через реку. Слева и справа появились черные шапки разрывов. Я увидел, что катер зигзагами уходит вверх под защиту зенитных батарей.
— Повторяем заход, — приказал он.
Обрушилась новая волна реактивного и пулеметно-пушечного огня, градом посыпались бомбы. За второй атакой последовала третья, четвертая… Новый бомбовый удар обрушился метко на катер, сфотографировав его в момент затопления, мы с Кобзевым благополучно возвратились на аэродром.
…Так и шли трудные боевые будни. Мы, все летчики, по-сыновьи любили свою Родину и люто ненавидели врага. И каждый наш боевой вылет был продиктован именно этой нестерпимой, жгучей ненавистью к фашистам, осквернившим нашу родную землю, и чувством огромной ответственности перед страной, перед партией, вырастившими нас. И слова — Родина, Коммунистическая партия, партийный долг — произносили с особым волнением. И своими ежедневными ратными делами мы доказали свою самоотверженную любовь к Родине, свою беспредельную ненависть к фашизму.
Бои шли над Польшей. Гвардейцы-штурмовики по-прежнему взаимодействовали с наземными войсками, сражаясь на глазах тысяч советских бойцов.
Однажды утром, в десятом часу, меня вызвали на командный пункт. Озабоченный командир полка, мелькОлМ взглянув на меня, сказал:
— Вот кстати! Мне нужен опытный летчик-разведчик, чтобы проверить данные об одном штабе фашистов. Говорят, немцы запрятались в роще, в районе Красно.
Он показал место на карте. Задача предстояла нелегкая, штаб немецкого корпуса располагался в зоне наибольшего насыщения зенитным огнем.
Я пошел на высоте 600 метров. Примерно километров за пять до цели связался со станцией наведения. Станция сообщила, что обстановка спокойная: истребителей противника нет.
Вскоре вышел к цели, спикировал, ударил бомбами и реактивными снарядами. Увидел, как внизу в панике заметались фашисты. Пошел на второй, третий заход… Задание выполнено. Сфотографировав свою работу, я улетел домой. Вскоре мне вручили третий орден — орден Славы I степени, золотой знак высшей солдатской доблести.
26 октября 1944 года мне было присвоено звание Героя Советского Союза. Командир полка, зачитав Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября, сказал:
— Штурмовик, товарищи, — боец универсальный. Он должен обладать хитростью аса-истребителя, меткостью хорошего бомбардировщика, опытного квалифицированного штурмана и техникой пилота дальнего действия, — и он посмотрел в мою сторону.
Взволнованный и счастливый, я встал.
— Спасибо за доброе мнение, товарищи, — сказал я, — но обязан ответить вам, что эти качества не принадлежат лично мне. Сам я не сделал ничего особенного, да и не мог бы сделать. А то, о чем вы говорите, воспитали во мне Родина, партия, комсомол и сами же вы, мои боевые товарищи!
Война подходит к концу. «ИЛы» теперь штурмовали подступы к Берлину. Бомбил Берлин и я. К этому времени у меня на счету было 178 боевых вылетов, уничтожено шесть эшелонов, 7 складов с боеприпасами, 14 самолетов противника, 76 бронетранспортеров и танков, 18 долговременных огневых точек.
Погожим майским утром 1945 года отгремели последние залпы войны. Наступил великий день Победы, о котором мы мечтали все эти долгие годы. На истерзанную землю пришел долгожданный мир.
Радости летчиков не было предела. Но к ней примешивалась и грусть. Мы думали о тех, кто отдал за победу над фашизмом самое дорогое, что есть у человека, — свою жизнь. И мы никогда не забудем погибших героев, их дорогие образы будут с нами до конца жизни. Герои не подвластны времени. Они не умирают.
И. Середа, Герой Советского Союза, старший лейтенант запаса
ВСТРЕЧА С ЮНОСТЬЮ
Вступила в свои права весна сорок четвертого. Зеленая щетина трав покрыла невспаханные поля, заброшенные сады и виноградники. Далеким-далеким казалось время, когда вот в такую весеннюю степь человек выходил пахарем и сеятелем. Теперь ее пашут бомбы, снаряды, мины и засевают не крупными отборными зернами с сильными, цветущими ростками, а убийственно острыми осколками разорванного металла. Здесь, по этим молдавским полям, война прошла только в одну сторону — на восток. Она еще не вернулась, а должна вот-вот вернуться. Что-то похожее на гром нет-нет да и прокатится по западному горизонту. К этим звукам прислушиваются и молдаване и немцы, только реагирует на них каждый по-своему.
Летели мы в Молдавию издалека. И вот с воздуха увидели ее.
Черные быстрины притихшего Прута. Граница. Дальше — Румыния. А позади вся Родина, версты и версты, пройденные с боями.