В боях за Молдавию. Книга 3

Секунда на осмотрительность.

Погодин добивает второго фашиста.

— Молодцы, истребители! — слышу по радио голос со штурмовика.

Выше меня ведет бой с четверкой истребителей врага пара Шпынова. Саша, умело маневрируя, не отпускает от себя вражеских истребителей. Нужно помочь, ему трудно. В это же время пара «мессеров», до сих пор находившаяся в резерве, устремилась на Шпынова и Попко. Оба, занятые боем, могут не заметить угрозы. Так оно и вышло. Когда Попко сближался с «мессершмиттом», в хвосте его машины был второй самолет врага.

Стало до боли ясно: никто сейчас не успеет защитить Мишу. От этой ясности я почувствовал, что весь покрылся испариной. Одновременно мы с Погодиным закричали Попко об угрозе и тут же послали предупредительные очереди. Но было уже поздно. На наших глазах сноп снарядов из пушки и пулеметов врага пронзил самолет Попко. «Лавочкин» открутил размашистую бочку. Миша плавно остановил самолет от вращения и спокойно продолжал вести подбитый самолет по прямой.

Штурмовики выполнили свою задачу и уходили на свой аэродром. Возле них, отбиваясь от врага, проносились Погодин и Шпынов. Я остался прикрывать Мишу. За хвостом его «лавочкина» курился дымок. Как только пересекли линию фронта, Попко сел на «вынужденную». Дождавшись, когда к машине Михаила подбежали наши пехотинцы, я возвратился на свой аэродром.

— Надо бы сейчас слетать на «У-2» и узнать, что с Попко, — предложил Погодин. Все поддержали его идею.

Посланный самолет возвратился из района вынужденной посадки у села Биволары, за Прутом. Мы узнали, что Миша ранен и сильно обгорел. Зажигательный снаряд попал в парашют. Вечером Попко отправили в госпиталь. В полк он вернулся в конце войны.

В небе над Молдовой. После того как Кирилл Евстигнеев сбил девять первых вражеских самолетов, судьба попыталась подвести черту его боевой жизни.

Случилось это над Обоянью, маленьким русским городком, что стоит на полпути между Курском и Белгородом. Ожесточенным воздушным боям, казалось, не будет конца. Гитлеровцы ежедневно бросали армады новых стервятников. У них было численное превосходство. Каждому нашему летчику приходилось драться с двумя, тремя и даже пятью самолетами противника. Тот бой был такой же — тяжелый, изнурительный, с превосходящим по числу врагом…

…Резкий толчок встряхнул самолет Евстигнеева. Сильная боль в ногах. Запахло гарью. Оглянулся. Никого. Только, разваливаясь на куски, все еще падал сбитый им «юнкере». Девятый по счету. Кончился боекомплект. Пора уходить. И вдруг, на выходе из пикирования, резко сдал мотор. Евстигнеев нажал на сектор газа. Еще раз. Еще… Мотор больше не повиновался летчику. Падала высота. Землю он уже почти чувствовал и фюзеляжем самолета и собственными ногами. Смотреть надо было в оба.

«Но куда это так бегут фрицы?» — подумал Кирилл, увидя, как они выскакивают из кюветов, из-под машин. И тут же догадался: да это же они в его сторону, к ближайшей поляне, где по их расчету вот-вот он должен сесть «на вынужденную». Последние метры высоты. Гитлеровцы так уверовали в близкую добычу, что уже не стреляли, давая ему полную возможность или покончить с собой самому, или сдаться на их милость…

Евстигнеева не устраивало ни то, нй другое. И он, движимый мелькнувшей надеждой, начал быстро-быстро «отдавать от себя» все, какие только были в его кабине, рычажки. Нет, нет, его не осеняла еще вполне ясная догадка. В нем лишь шевельнулось что-то забытое… Винт? На большой шаг его! Первая включена. Включил вторую. «Альвеер? А что, если качать бензин вручную, альвеером?» И вдруг с первым качком альвеера мотор ожил. А самолет, едва не коснувшись фюзеляжем земли, на мгновение завис, будто оцепенел, и потом все быстрее пошел вперед и вверх.

Немцы буквально остервенели. Они открыли огонь по «лавочкину». Один из первых выстрелов обжег Кириллу голову. Он покрутил, покачал головой, чтобы убедиться, на что она способна еще, и почувствовал — слепнет. Машинально дотронулся до лба. Обрадовался, ощутив под пальцами кровь. «Так это она застилает. Значит, мы еще поживем!» — яростно подумал Евстигнеев, протирая глаза и оглядываясь. «Лавочкин» его, весь иссеченный пулями, летел, как-то странно скособочась. «Чудо-птица», — горько улыбнулся летчик и снова заработал ногами. Но педали под ногами ходили ходуном, безжизненно: тяги были перебиты. Почти неуправляемый самолет и раненый летчик из последних сил тянули на свой аэродром…

Единственное, на что оказалась способной судьба, — вырвала летчика из строя на неопределенное время. Так, во всяком случае, можно было понять врачей: «Лежите спокойно, надо лечиться…» Но летчик решительно пошел наперекор и судьбе, и приговору, вынесенному врачами.

— Уйду, обязательно уйду, — твердил он.

Летчик настоял на своем: выписался из госпиталя, не дожидаясь, пока затянутся раны. Добрался в свой полк. Ходил по аэродрому на костылях. Просил полкового сапожника сшить из плащпалатки брезентовые сапоги, чтобы легче ногам было. Начал летать, принял эскадрилью.

После русской Обояни — Молдавия.