В боях за Молдавию. Книга 3

Меткий стрелок, он еще в ходе предыдущих боев добыл снайперскую винтовку и теперь не расставался с ней ни на минуту. Задолго до рассвета выползал из траншеи, забирался по нейтральной полосе в глубокую снарядную воронку, укрытую буйными виноградными лозами, и замирал. Медленно тянулись томительные минуты ожидания. За Днестром загорался рассвет. Полыхала заря. Немцы покидали боевое охранение и уходили по глубокому ходу сообщения в основную траншею. В оптический прицел снайперской винтовки было хорошо видно, как вытряхивали одеяла немцы, как они по-одному входили в блиндаж спать. Последнего Саша брал на мушку. Хлопал выстрел, и фашист оседал на дно траншеи. Ни одинокий хлопок выстрела, ни «задержавшийся» фашист не вызывали у немцев тревоги. И когда командованию понадобился «язык», Еременко доказал, что брать его следует только на участке шестой роты и по давно выношенному писарем плану.

А до того на плацдарме произошло событие, которое до глубины души потрясло нас.

На рассвете третьего дня в землянку санвзвода вошли полковые разведчики. Не успел я в сумерках разглядеть вошедших, как они положили мне на руки грудного ребенка, завернутого в теплую молдавскую шаль. Тут же они рассказали историю.

Ночью разведчики возвращались из вражеского тыла. Яркая вспышка немецкой осветительной ракеты застигла их на середине нейтральной полосы. Падая, разведчики скатились в глубокую воронку, на дне которой лежала мертвая женщина, прижимавшая к груди сына. Ребенок с плачем сосал холодную грудь матери.

Видно, не выдержав издевательств врага, молодая мать решила перейти на нашу сторону. Боясь, чтобы ребенок своим криком не обнаружил их преждевременно, она умышленно не кормила его перед выходом в дорогу. Завернувшись в темную шаль, мать дала ребенку грудь и тихо проскользнула через вражеские позиции. При очередной вспышке ракеты немцы, видно заметили ее и открыли огонь. Тяжело раненная женщина, спасая ребенка, нашла в себе силы укрыться с ним в глубокой бомбовой воронке.

Руденко и Чернявский поклялись отомстить врагу за оставшегося сиротой ребенка.

И вот наступила июльская ночь, наполненная бесконечными трелями степных сверчков, таинственными шорохами, мертвым светом ракет и редкими выстрелами. Бойцы шестой роты, среди которых были и мои санитары, вышли на исходный рубеж. Командир роты Бердышев подал команду, и Еременко первым перемахнул бруствер. За ним двинулись остальные. Ползли медленно, стараясь не обнаружить себя прежде времени. Выпавшая ночью роса скрадывала шорохи ползущих бойцов…

Прошло немного времени, и в немецких траншеях раздался взрыв. Это Еременко бросил в немецкий блиндаж противотанковую гранату. Взрыв был сигналом атаки. Грянуло солдат «ура», затрещали автоматы и пулеметы, в противника полетели ручные гранаты. Завязалась кровавая схватка.

Не жалея сил трудились Руденко и Чернявский, вынося с поля боя раненых. Вот они доставили на медпункт тяжелораненого санинструктора Касимова. Пуля прошла брюшную полость напролет. Такие трудно и редко выживают. Но Касимов через месяц вернулся в свою часть. Во время операции выяснилось, что он, если можно так выразиться, ранен удачно: пуля не затронула ни одного органа в брюшной полости. Это был в моей медицинской практике единственный случай такого ранения.

Вслед за Касимовым я оказал первую помощь раненному в руку старшему лейтенанту Бердышеву. Не успел проститься с уходящим к берегу Днестра командиром роты, как Руденко и Чернявский доставили начальника штаба полка майора Глазкова.

— Снова я к тебе, — говорит истекающий кровью офицер.

— Раз ко мне, значит, все будет в порядке, — успокаивая его, оказываю помощь.

Первый раз я оказал майору Глазкову помощь, когда он был ранен на моих глазах в степях под Николаевым. После лечения в госпитале он вернулся в наш полк и продолжал службу. И вот второе ранение, и снова я ему оказываю помощь. Но не дожил майор до Дня Победы. Уже в Германии, под городом Кюстрином, был он смертельно ранен немецким снайпером и скончался у меня на руках. Жизнерадостный человек, умница, который, кажется, родился для военной службы, — таким навсегда остался в моей памяти майор Глазков.

А наши замечательные санинструкторы Оля Абрикосова и Нина Ловченко (теперь по мужу Терехина)! Наравне с мужчинами делили они и радости победы, и горечь потерь на нашем маленьком плацдарме. За время этой маленькой боевой операции они вынесли больше десятка раненых с поля боя.

За подвиг, совершенный в разведке боем, Александр Еременко был награжден орденом Славы III степени, а к концу войны стал полным кавалером этого солдатского ордена.