В боях за Молдавию. Книга 4

Настал он, этот день. День, что красною торжественной строкой вписался в ее юность боевую. Сколько раз мысленно все повторяла и повторяла, что скажет коммунистам в этот час — о себе, о том, что без партии, без верного служения ей не мыслит свою жизнь, как понимает в свои восемнадцать всю ответственность такого шага. Но когда пришла эта минута — встала и… растерялась. От волнения никак начать все не могла. Только и сказала — каким-то не своим, осевшим голосом:

— Я обещаю всей жизнью оправдать ваше доверие…

И она это доверие оправдала.

Из летописи Отечественной:

Людские потери Советского Союза в Великой Отечественной войне составили свыше 20 миллионов человек.

Двадцать миллионов! В эту страшную, едва ли постижимую рассудком цифру вписалась и ее судьба.

День — ночь. Ночь — день. В эти августовские дни они потеряли счет часам, суткам, раненым. Она на секунду только выглянула — воздуха свежего глотнуть, когда вдруг услыхала возбужденные голоса. А ринувшись им навстречу, увидела встревоженные лица, уловила обрывки фраз. В них был страшный смысл:

— Немцы… Почти рядом… Как волки рыщут…

Дивизия, наступая, так стремительно ушла вперед, что медсанбат отстал. И отстал солидно. И вот соединение врага, отрезанное наступающими частями, оказалось у дивизии в тылу и под самым боком у санбата. Как отвести беду? Как уберечь раненых? Один-единственный, решили сообща, есть выход: мужчины, все из них, кто может вступить в бой, выйдут врагу навстречу, отвлекут его внимание на себя.

— И я пойду, — со всей решимостью сказала.

— Нет, Майя. Ты здесь нужна, а там и без тебя управимся.

— Вы знаете, как я стреляю. Прошу вас, возьмите, — она с такой мольбой оглядела всех, так решительно халат с плеч сдернула. — Я очень вас прошу. Очень…

— Будь по-твоему. Пошли. На сборы — две минуты.

Махнув оставшимся пилоткой на бегу, два слова обронила: «Ждите нас…»

…Фашисты в диком исступлении, в бессильной злобе готовы были крушить и жечь все на своем пути — вернее, на своем беспутье. Ураганный шквал свинца обрушили они на горсточку бойцов — ни головы поднять, ни толком осмотреться. И все-таки нашла она такую точку, с которой можно было вести прицельный огонь. Пулю за пулей всаживала в ненавистные ей серо-зеленые мундиры, в этих убийц, зверей, орущих дико, остервенело прущих на рожон. Пулю за пулей… Внешне, как всегда, она была спокойна, а в душе все яростнее закипала ненависть и уже сами рвались из груди слова:

— Бей их! — перекрывая неумолчный посвист пуль и грохот взрывов, звенел натянутой струной девичий голос. — Бей, проклятых! Вот вам за…

На полуфразе голос оборвался. Упала Майя. Глухо стукнул приклад о землю. Алой ниткой на щеки, сбегая от виска, застыла струйка крови…

В этот день, сообщило Совинформбюро, знамя победы взметнулось над освобожденным Кишиневом. В этот день наши войска в кольцо замкнули ясско-кишиневскую группировку противника. В эти же августовские дни английский премьер Черчилль вынужден был признать, что «не было в мире такой силы… которая могла бы сломить и сокрушить германскую армию и нанести ей такие колоссальные потери, как это сделали русские советские армии».

Не было такой силы.
Смотрю назад, в продымленные дали:
нет, не заслугой в тот
зловещий год,
а высшей честью
школьницы считали
возможность умереть
за свой народ.

В каждом городе, в каждом уголке земли нашей есть святые места, где горит Вечный огонь памяти. Где и в будни и в праздники — люди. Где не вянут живые цветы.

Есть такое место и в Тараклии. В самом центре поселка — эти два обелиска. На одном из них — имя Майи Серебряк, бесконечно дорогое тараклийцам имя. Им названа улица, пионерский отряд в средней школе. Этим именем, рассказом о ее подвиге, ее портретом, которому больше тридцати лет, открывается летопись боевой славы, с которой вас обязательно познакомят, если зайдете вы в поселковый Совет. О ней никто не скажет здесь: «Она жила!» — Она живет!

Живые не забывают павших. И шагают павшие с живыми в одном строю.

Его именем… В. В. Тымчишин, журналист

Троллейбусную линию сюда еще не подвели. Курсирует автобус. Но и от его конечной остановки надо пройти сотню-другую шагов мимо двух строящихся высотных домов и небольших пустырей, ожидающих застройки.

Но вот и табличка на угловом здании — «улица Бельского». Надпись свежая, яркая, незамытая дождями. И дома новенькие, нарядные, будто только что ушла комиссия, принимавшая их у строителей.