Скоро немцы разобрались в обстановке и подтянули мотопехоту с артиллерией и минометами. Потеснив улановцев к мосту, сбить их все же не смогли. Воины стойко отражали контратаки. С батальоном следовал заместитель командира второго дивизиона 671-го артполка капитан Е. А. Пасенко. Свой наблюдательный пункт он оборудовал на мосту и, как было условлено, вызвал огонь трех батарей капитана К. Я. Череватого на наседавших фашистов. Первая атака немцев захлебнулась. Улучив момент, Уланов передал на командный пункт дивизии: «Задача по захвату моста выполнена. Упорный бой завязался на восточном берегу Прута». Об этом немедленно доложил командиру корпуса 3. 3. Рогозному. «Вот это герои! — воскликнул обрадованный генерал. — Передайте им благодарность и немедленно организуйте поддержку. Закрепите и развейте успех!»
Да, успек был несомненный. Это признал и один из пленных: «В ночь с 19 на 20 августа, — писал он в показаниях, — батальон русских незаметно пробрался через румынскую линию обороны восточнее Голоешты и врасплох застал немецкое охранение… Батальону русских удалось быстро пробиться по мосту на восточный берег».
Стало известно, что Н. А. Уланов ранен в руку, но продолжает управлять боем. Немцы предприняли еще одну безуспешную атаку, потом еще и еще. В 7 часов 30 минут в атаку пошли фашистские танки. И в это время началось наступление советских войск. Заговорили «катюши», и небо прочертили огненные трассы, грозно загудели многочисленные «Илы», поднялись бомбардировщики, чтобы ударить по скоплениям врага на Ясско-Кишиневском выступе, пошли на прорыв танки и стрелковые подразделения. Немецко-румынские войска были сбиты с их позиций.
Но положение улановцев все более ухудшалось. 585-й полк начал наступать на Унгены, но попал под фланговый огонь из-за Прута и залег. Не смог продвинуться и 793-й полк. Немцы же все более наращивали силы. Не первую уже атаку отбил пулеметчик М. Яхимсон. И вдруг пулемет замолк: кончились патроны… Яхимсон пополз по траншее за оружием павших товарищей. Он еще долго отстреливался, но немцы поняли: патроны у него на исходе, и осмелели…
Танки противника проутюжили позиции разведчиков Кувандыкова. Погиб храбрый офицер. Кольцо вокруг батальона сжималось, враги все наглее бросались на измученных бойцов. И тогда капитан Пасенко вызвал огонь на себя. Это было в 16 часов. Фашисты — в который уже раз! — откатились, оставляя убитых и раненых. В 18 часов Уланов в последний раз радировал: «Ведем рукопашный бой… Имеем большие потери. Будем драться до конца!» Комдив попросил: «Друзья, продержитесь до темноты. Взорвите мост и отходите». Но этого приказа не могли принять— рация была разбита.
Действуя на правом фланге дивизии, 702-й полк захватил ряд важных высот и тем помог соседу справа — 3-й стрелковой дивизии генерала Ю. И. Соколова — добиться успеха. Наступила глубокая ночь. 702-й полк перебросили на левый фланг, под Унгены, на выручку улановцев. Воины продвигались буквально сквозь огонь: румыны подожгли пшеничное поле. Бежали, глотая дым, не имея возможности для прицельной стрельбы. Обжигало лица и руки. Потом пленный румын рассказал, что его объял ужас при виде бегущих из огня людей: «Они выскакивали из огня и дыма, как черти, страшными, неуязвимыми тенями и пропадали в болоте, чтобы через минуту появиться у нас в тылу».
В первых рядах отважных были коммунисты. Страстным большевистским словом и личным примером они воодушевляли бойцов на подвиги. В этом бою пал парторг роты старший сержант Ширинский. В кармане у него нашли заявление рядового Мазепы: «Сегодня иду в бой. Буду драться до последней капли крови. Если погибну, прошу считать меня коммунистом». Собрание провести не успели: После боя их нашли рядом — Ширинского и Мазепу. Коммунист офицер Тархов сидел на горелой земле у их изголовья. Сам дважды раненный и обожженный, без ресниц и бровей, молча и безучастно смотрел куда-то вдаль. Только желваки на скулах выдавали его волнение: обидно терять друга, невыносимо тяжко терять сразу двоих. Подошел парторг Григорий Бойнов, тронул Тархова за плечо. Тот очнулся, встал. «Не пойму, товарищ майор, как могли они так: сквозь огонь прошли, а тут пали…»