В большом чуждом мире

Пеоны стали вспоминать о смертельных укусах змей. Самой печальной была история с французом Лафитом — дон Косме утверждал, что произносить надо Лафи, но пеоны худо в этом разбирались. Покойник был путешественником, ходил из одного конца страны в другой, делал какие-то расчеты, глядел в трубку и что-то выкапывал из земли. В Кондомарке он сошелся с одной девушкой, с которой прижил двоих детей, и все четверо иногда появлялись в Чумане, напротив слияния шумливого и бурливого Чусгона с более степенным Мараньоном. И вот однажды в зарослях ядовитая змея укусила француза. Что могла сделать молодая женщина да двое младенцев в безлюдном лесу? Только плакать над несчастным. Он их даже не видел. Бедный француз, умирая, стал говорить на своем непонятном языке и словно звал кого-то… Кому было слушать его, кому откликнуться? Женщина и дети плакали навзрыд, и только скалы им отзывались… Несколько лет спустя один пеон встретил ее с подросшими сыновьями в Ангашльянче. Там они поселились. И странно было видеть двух светловолосых мальчишек в туземной одежде.

Но рассказы о змеях в конце концов были исчерпаны, и ночи в бараке вновь стали тихими. Слышалось лишь гуденье москитов, порою тягостный вздох или шепот, а иногда — и попыхиванье трубки. Покрытую волдырями кожу сильно жгло, лихорадка просачивалась в кровь. Амадео боялся теперь змей и не мог крепко спать. Звон москитов раздражал его, он пробовал ловить их, но только зря размахивал руками в темноте.

Еще через неделю работы Амадео увидел на апельсиновом дереве змею интиуараку и рассек ее одним ударом ножа. В тот день ему сказали, что он должен пойти на сбор коки.

Вместе с десятью слабосильными пеонами его поставили рядом со счетчиком, дошедшим уже до середины посадок.

— Счетчик, оставь еще одиннадцать рядов для вот этих. Пусть спасибо скажут, что мы ставим их сюда, одного — потому, что он новенький, а других — потому, что они все равно никуда не годятся. Надо бы им дать особый участок, чтобы повытрясти из них лень…

Так говорили два надсмотрщика, а Амадео не знал, что недавно они обесчестили его жену. Когда они собирали недостающих, один из них сказал: «Сюда приехала красивая баба, а муж ее на сборе». Они спешились возле очага, на котором она готовила еду. «Вот хотим испытать тебя». Когда она разгадала их намерения и попыталась бежать, они уже держали ее за локти. Потом втащили в одну из комнат и там изнасиловали. Бедняжка, с которой первый раз в жизни обращались грубо, могла только оплакивать свое унижение: «Я женщина бедная, защитить меня некому… Трусы вы, трусы!» Надсмотрщики усмехались и приговаривали, что она дура.

Амадео расстелил брезент, как это делали другие, пригнул куст и стал быстро срывать листья. Всего и дела? Легкая работа. Надо немного наловчиться, чтобы не оставлять ни одного листика. Нашел он и знаменитую гусеницу, которая то сжималась, то вытягивалась во всю длину, словно измеряла расстояние.

За короткое время он закончил всю борозду. Счетчик был уже рядом, и Амадео пошел искать свой очередной ряд.

— Хорошо работаешь, — сказал ему счетчик.

Но на середине борозды он почувствовал, что ладони у него горят. Ветви были шероховатые, с плотной корой, из которой росли друг против друга овальные нежные зеленые листочки. Чтобы сорвать их все до одного, нужно было плотно сжимать руку. Стала уставать и спина. Солнце палило все жарче. Работа пошла медленнее. Скоро его догнали слабосильные пеоны. Они были очень бледны — их часто трясла лихорадка, а один сильно кашлял.

— Не очень-то спеши, — посоветовали они.

Вдали белели рубахи отставших. У Амадео брезент был уже полон, и надо было нести коку на сушку* Вернувшись, он увидел, что с ним поравнялись новые сборщики. Сгорбившись над кустом, они с легким шелестом срывали листья. Их лица блестели от пота, промокшие рубахи липли к спинам. Амадео снова взялся за дело. Когда он пошел по новой борозде, счетчик был уже на следующем участке. Кругом трудились другие пеоны, каждый на своем ряду. Амадео оказался в общей массе. Вскоре их перегнала большая группа сборщиков, и он вместе со слабыми остался позади, но еще не в самом хвосте. Ладони с каждым часом горели все сильнее. Посмотрев на них, Амадео увидел, что они покрылись водяными волдырями. К счастью, зазвенел колокол. Обед. Он подошел со своей миской к котлу и получил большой черпак разваренной пшеницы. Поваром был хронический больной, который уже не мог работать сборщиком. Молча поели, скатали по шарику коки и вернулись на места. Руки у Амадео жгло огнем, плечи и спина ныли. Начали лопаться волдыри, и кусочки омертвелой кожи оставались на шероховатых ветвях. Липкий гной покрыл ладони, но по-прежнему надо было обирать ветки, которые теперь казались шипастыми. Амадео очень отстал, даже от слабых. Руки у него кровоточили, от боли потемнело в глазах, и тогда он бросил работу, усевшись на каменном краю оросительной канавы. Какой-то усталый пеон плохо обрабатывал свою борозду — оставлял листья на кустах. Надсмотрщик увидел это и, незаметно приблизившись, ударил его палкой по спине. Тот упал.