В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Настоящее имя его было Гилель Щербаков. Почему у еврейской семьи из Харькова была такая фамилия он и сам точно не знал. Его отец со своими братьями были поставщиками шпал для Южных железных дорог России. Всё благополучие семьи немедленно кончилось в 1917 году. Как-то они просуществовали до 1920-года, а в 1921-м эмигрировали в США – через Ригу и Лондон. После карантина на Эллис Айленде, они приземлились на другой стороне реки – в Нью-Джерси. Его отец стал маляром и умер через два года от рака желудка, а семья стала работать – кто где мог. Сам Хилберт, как я понял с его слов, учился музыке ещё в Харькове – занимался на скрипке, а его сестры на рояле, что стало в будущем их профессией. Хилберт прошёл, что называется «трудовой путь», типичный для Америки тех лет – много раз бросал занятия музыкой, работал в цехах какой-то фабрики по изготовлению чемоданных замков, купил со старшим братом в кредит квартирный дом в Нью-Йорке, потом в конце 30-х был приглашён как руководитель камерного салонного оркестра на Багамах для Герцога Виндзорского и его жены Уолис Симпсон. Герцог был несостоявшимся британским Королём Эдуардом. Хотя даты работы Сербина на Багамах, где Герцог был Губернатором, не совсем совпадают с официальными, но возможно, что уже в конце 30-х сиятельное семейство и наведывалось туда. По рассказам Сербина мадам Симпсон была достаточно «весёлой» и не отказывала себе в удовольствии от общества мужчин (меня не удивил его рассказ, так как сам Сербии был исключительно представительным джентльменом и в свои 77 лет!)

Году в 1943-м Хилберт получил повестку из Армии США о призыве его в один из отделов, занимавшихся военными переводами, учитывая его знание русского языка. Как-никак, а старая Гимназия, даже неоконченная, давала знания совершенно иные, чем школа советская, не говоря уже о современной американской.

Итак, Хилберт провёл большую часть Второй мировой войны в штабах на территории США, а после высадки союзников его довольно скоро послали в Европу. В 1945-м после развода с женой, он взял свою 10-летнюю дочь в Европу, что было, конечно, большой привилегией даже для офицера Армии США. Дочь его, моя ровесница, ходила в английскую школу – таких детей, как она оказалось в Европе довольно много.

Сербии, как я понял, занимался весьма деликатным делом – он проводил допросы Ди-пи – перемещённых лиц из России и Украины – иными словами людей, попавших во время войны тем или иным путём в Германию, и теперь, подлежавших выдаче СССР. Американская комиссия обладала большим количеством документов и массой свидетельств о коллаборантах, так как в одних и тех же лагерях часто «застревали» и жертвы, чудом избежавшие смерти, и их потенциальные палачи. Сербии мне рассказал примечательную историю, которую я услышал от него через несколько лет после нашего знакомства. Вот эта история:

«Как-то мне дали задание – посетить одну семью в лагере Ди-пи, которая до войны жила на Украине. О главе семьи – довольно уже пожилом человеке – были сведения, что он активно сотрудничал с оккупантами и даже выдавал евреев, которых знал до войны. Словом, мне предстояла малоприятная миссия. Когда я вошёл в жуткую квартиру, где ютилось ещё несколько семей из других стран, я узнал своего бывшего учителя географии в Гимназии! Это он оказался коллаборантом. Он меня, конечно, не мог узнать – прошло 25 лет, мне уже исполнилось сорок, да ещё в форме офицера. Но я его сразу узнал! Он был очень болен, его дочери сказали мне, что у него рак, и что он доживает последние недели, если не дни. У одной из дочерей был сын – мальчик в возрасте моей дочери – примерно 10-и лет. Бывший учитель на мои вопросы отвечал очень туманно, ничего конкретного не говорил, а как говорят – юлил и петлял. Но это было не так важно. Фактически это было просто «установлением личности». Одним словом, я написал в своём рапорте, что из-за его состояния семью выдавать не следует. Моему совету последовали».