В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Мануэль Розенталь (1904–2003) родился в Париже от матери-еврейки российского происхождения и неизвестного отца-француза. Фамилию он получил от отчима Бернара Розенталя. Почти в 6-летнем возрасте начал учиться игре на скрипке, позднее поступил в Парижскую Консерваторию, но не окончил её. В возрасте 14 лет после смерти отчима должен был сам содержать семью – мать и двух сестёр. С юных лет Розенталь проявил горячий интерес к новаторским опытам композиторов Стравинского, Мийо и был последним учеником Мориса Равеля по композиции. Играл во многих оркестрах иллюстрировавших немые фильмы 20-х годов, позднее в оркестрах «Мулен Руж», «Казино де Пари»; иногда работал в нескольких симфонических оркестрах Парижа, но далеко не главных. При этом он не переставал заниматься композицией, оркестровкой и дирижированием. С помощью Равеля в театре «Опера-Комик» была поставлена одноактная опера Розенталя (1930 г.) Его комическая опера, написанная после войны («Парижское веселье») имела успех и шла в разное время в различных театрах Франции.

С началом Второй мировой войны Розенталь был мобилизован в армию и находился в Эльзасе. Пробыв в плену с мая 1940 г. до марта 1941 г., был освобождён, но выслан в оккупированную зону Франции. Немцы действительно соблюдали Женевскую конвенцию, и пока Розенталь был в плену, его никто не беспокоил – там он занимался постановкой оперетт и другими музыкальными мероприятиями (странно выглядел плен для французов на фоне известного нам о советских военнопленных в немецком плену во время Второй мировой войны!). В результате всех приключений, бегства в «свободную зону» в Марсель, он потом нелегально приехал в Париж, где, согласно своей официальной биографии «мужественно примкнул к Сопротивлению». Кажется, после войны все известные французы, оказавшиеся в оккупированном Париже, впоследствии везде указывали в своих биографиях о славном прошлом в Сопротивлении…

После войны Розенталь был даже два года дирижёром в Сиэтле в США, главным дирижёром оркестра Французского Радио, руководителем Оркестра Парижской Консерватории. Одним словом – впечатление от его биографии было таким – да и с его слов, когда он начал свои репетиции в МЕТ – что он большой музыкальный деятель. К тому же близость к Стравинскому, Мийо, Равелю…

Всё это было хорошо. Но, по правде говоря, дирижёр он был посредственный – его школярский, учительский подход к работе с оркестром совершенно не соответствовал уровню такого ансамбля виртуозов, каким был в те годы оркестр Метрополитен-опера. Мне казалось, что он вызывал известное раздражение у многих членов оркестра. Впрочем, за годы своей работы, большинство научилось вообще не реагировать на появление подобных дирижёров. (Как тут не вспомнить рассказ всемирно известного российско-американского виолончелиста Григория Пятигорского в его книге «Виолончелист» о разговоре с одним его коллегой по оркестру Берлинской Филармонии в конце 20-х годов. Коллега сказал Пятигорскому, что сожалеет о том, что тот уезжает в Америку и что он, коллега, так и не слышал его игру. Пятигорский этому очень удивился: «Ведь мы с вами работали вместе столько лет! Я играл здесь Концерты Дворжака, Шумана, Гайдна, «Дон Кихот» Рихарда Штрауса, и вы работали в это время?» «Да, – ответил его коллега, – но видите ли, много лет назад у меня был нервный срыв и с тех пор я себя натренировал так, чтобы ничего не слышать – играть, но не слышать! Так что, к сожалению, я вас так и не слышал».)

Не думаю, чтобы мои коллеги могли дойти до такого «совершенства», но не приходить в раздражение они безусловно умели, отлично натренировав себя в сдержанности эмоций. Иначе их бы не хватило на многолетнюю, интенсивную и ответственную работу в прославленном оркестре МЕТ Оперы.

Меня лично Розенталь приводил в состояние невероятного раздражения – мне казалось, как уже говорилось, что ему место не здесь, а в школьном оркестре.