В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

«Музыкальным комиссаром» Всемирной выставки был назначен Пласидо Доминго. Когда мы прилетели в Севилью специальным рейсом в 2 часа ночи, в огромных залах аэропорта нас встречали исполнители фламенко на каждом углу лестниц – танцовщики и певцы фламенко работали без перерыва, пока последний из прибывших не покинул здание аэропорта и не сел в автобус. Такой встречи никто из нас не ожидал, да ещё в 2 часа ночи! Это придумал сам Доминго, чтобы сразу порадовать своих коллег по МЕТ Опере и так сказать ввести их в атмосферу танца и песни Андалусии. Незабываемая встреча!

Совсем рядом с театром находился старый город со всеми достопримечательностями, хотя и Алькасар был тогда на ремонте. Самая высокая башня в городе – Хиральда – бывший минарет, перестроенный в Реконкисту в колокольню – высотой в 104 метра выстоял не одно землетрясение, постигшее город. Гигантский главный собор Севильи поражал своим богатством, грандиозным размером и великолепием. Все внутренние решётки и украшения отделаны золотом. Ни в одном соборе Европы не доводилось видеть такого роскошного художественного оформления. Там же находится гробница Колумба. Одним словом Севилья поражала воображение своей красотой, и необычной атмосферой для Испании – ощущения какой-то лёгкости, хотя там находились едва ли не самые консервативные религиозные институты – монастыри и школы.

Там, в Севилье я встретил своих бывших коллег по Большому театру. Оказалось, что после 1991 года туда приехала группа скрипачей и несколько виолончелистов из Большого театра на постоянную работу в местный симфонический оркестр. То были самые трудные годы в Москве и вообще в России и, конечно, жизнь в Севилье была несравненно легче, чем в Москве. Постепенно к ним стали «подтягиваться» другие родственники – жёны, мужья, дети, внуки! Последние вскоре довольно быстро освоили язык и стали студентами в разных университетах, а позднее резидентами Испании. В один из вечеров мы все встретились в местном ресторане и долго сидели, вспоминая прошлые годы в Большом театре, вперемежку с моими рассказами о Метрополитен-опера, Карлосе Кляйбере, Джимми Левайне, о певцах, скрипачах, пианистах, обо всём увиденном и услышанном за эти годы. Увы, сегодня уже нет моих друзей, живших тогда в Севилье – Александра Грузенберга и его жены Ираиды Бровцыной. Грузенберга я помнил с 1943 года – после возвращения Центральной музыкальной школы из эвакуации в Пензе, а с его женой, как и с ним, мы работали позднее 13 лет в Большом театре. Они были радушными хозяевами в Севилье и часто приглашали нас с Владимиром Барановым к себе домой на обед. Там мы познакомились с мамой Рады Бровцыной – она принадлежала к старинным дворянским домам – русскому и грузинскому. Теперь об этом уже можно было говорить вслух! Александр Грузенберг оставил о себе добрую память в Севилье – он успешно преподавал и многие его ученики завоевали призы на местных и даже европейских конкурсах. Было очень жаль, что он ушёл из жизни в 69 лет – в 1999 году, не дожив и до 70 лет. Умер во сне, как праведник… Его жена пережила его почти на 10 лет. У них остались внуки и один из них отличный скрипач – солист Борис Бровцын, успешно гастролирующий по многим странам мира.

* * *

Наши выступления в «Театро де ла Маэстранца» оказались гораздо более сложными и трудными, чем дома в Нью-Йорке. Дело в том, что концертное исполнение оперы много труднее, так как оркестр сидит при полном свете на сцене, солисты выходят и уходят часто в течение действия, тем более, что привычная игра при минимуме света требует меньшей концентрации и, соответственно меньше утомляет. При почти ежедневных спектаклях это начинало чувствоваться уже на втором-третьем выступлении. В программе гастролей было также концертное исполнение оперы Бетховена «Фиделио». Мы все надеялись немного «отдохнуть» на этом спектакле, так как дирижировал им немецкий молодой дирижёр Кристоф Перик. Напрасны были наши надежды! Левайн пришёл на спектакль, занял наиболее выгодную позицию для обозрения всего происходящего и, естественно, его присутствие сразу изменило все наши планы, да и настроение самого дирижёра. Теперь уже казалось, что Левайн сам занял место рядом с Периком и… мы стали играть так, как всегда играли с ним самим! Спектакль имел огромный успех, певцы, хор и оркестр проявили максимум своего энтузиазма и мастерства для самого изысканного и яркого исполнения бессмертного произведения Бетховена. Так что приход на спектакль Левайна совершенно изменил характер всего исполнения оперы и, пожалуй, что не приди он в тот вечер, то и Кристоф Перик чувствовал бы себя по-другому – не знаю хуже или лучше, но точно знаю, что в художественном отношении это сыграло самую положительную роль.

* * *